всякой дрянью, бит по голове и прочим местам, едва избежал смерти, сам устранил пятерых — тут хладнокровный анализ провести нелегко.

Свалка была невелика, но богата. Чего только не валялось на свалке! Пластиковые бутылки, пластиковые пакеты, остатки еды в различной степени гниения, бумага в виде газет, журналов и книг — да, книг! Я остановился, поднял томик, оказалось — Тургенев.

Были и носильные вещи, и обувь, и всякая бытовая техника. Вид, конечно, непрезентабельный, но я подобрал себе и просторные штаны, и фуфайку с надписью «I Love NY», и тапки-калоши — здесь это считалось спортивной обувью для бедных. Особой разницы с носимым прежде не заметил. Зато — другое.

Медицинский чемоданчик я запихнул в большую сумку, найденную тут же. С небольшой прорехой сбоку, но мне та прореха не мешает. Обосранные брюки и трусы снял и выкинул, надел найденное. Эндобиологи брезгливыми не бывают.

Я вернулся к фургончику, сел на водительское место. Управлять мобилями подобной конструкции прежде мне не доводилось, но электромобили создавали по образу и подобию предков, мобилей с двигателями внутреннего сгорания, и принцип управления должен быть схож. Не с первого, не со второго раза, но я всё же запустил двигатель, а там дело пошло веселее. Если кто-то любит подобные сюжеты: неумеха за рулем, а в кабине пять трупов. В этом мире любят комедии подобного сорта.

Ехать далеко не пришлось: узенькой дорожечкой завернул в сухой кустарник. Въехал так, что выехать было бы сложно, но я и не собирался выезжать. Выбрался сам, взял сумку, засунул в горловину бензобака рубаху учителя, поджёг, да и пошёл, как умел. Вообще-то хожу я хорошо, но сейчас был далеко не в лучшей форме. Даже и буквально

По моим предположениям, раньше, чем через час, а то и полтора, Игорь не спохватится. Да, горят люди на службе, и ещё как горят.

Я шёл, по пути возвращая если не благообразный, то хотя бы приемлемый облик, чтобы не принимали за неспокойного мертвеца.

Довольно быстро вышел на магистральное шоссе и двинул вдоль обочины. Идти пришлось недолго: всё-таки ближнее Подмосковье, селения лепятся одно к другому.

На местной барахолке купил новую одежду. Простую, мало чем отличающуюся от той, что со свалки, но новую. И сумку купил новую. Спросил у торговки, где бы помыться, а то вот незадача приключилась…

— На автостанции душевая кабина есть, — сказала торговка и посоветовала мыло и бритву купить здесь же, на базаре.

Купил. Помимо покупок, на базаре я терял портативные радиотелефоны, «мобильники». Ни один человек меня не окликнул, не сказал, что я что-то уронил. Напротив. Подходили, прикрывали мобильник кто ногами, кто сумкой, и тут же — в карман. Не жалко, с тем и терял, однако вывод сделал: народ в оккупации мельчает.

Душевая кабинка автостанции оказалась на удивление сносной, и через пятнадцать минут я вышел из неё обновленным и посвежевшим. Старую одежду сунул в мусорный бак, подошёл к кассе и купил билет на ближайший автобус в Москву.

7

Официально он даже не временно исполняющий обязанности, но отношение к нему изменилось. Пока в мелочах: утром подали «Мерседес» вместо «Ауди», в кабинет принесли «Бушмиллс» вместо «Балантайна», в холодильнике вазочка с икрой намекает — съешь меня сегодня, не откладывай… Чушь, конечно: он не любитель виски, предпочитает водку собственного завода, тут уж точно знаешь, что пьёшь. А всё-таки приятно.

Но это ничто, пустяки, не стоящие упоминания. По сравнению с правом подписи. Одно дело — подпись губернатора, где каждая буковка стоит миллион или больше. И другое дело — подпись второго человека в губернии. Их, вторых-то, много. И каждый второй знает, что над ним есть первый. Соответственно и ведёт себя. А если не ведёт, его поправят. Сначала мягко, а потом жёстко.

Вот если бы стать первым всерьёз и надолго… Слюнько не мечтал, мечтатели карьеру не делают. Он знал трезво, что стать губернатором у него один шанс против девяноста девяти. Но вцепиться нужно именно в этот единственный шанс, не обращая внимания на бесполезные девяносто девять. И он вцепился. Кому следует позвонил, кому необходимо — пообещал, но главное — продолжал делать дело. Управлять губернией в режиме заместителя. Нет, разумеется, он не стал занимать кабинет Товстюги, оно и глупо, и неудобно, да и опасно: как знать, где и какие ловушки в том кабинете?

Люди к нему шли те же и так же, решая вопросы его уровня, вопросы, которые Товстюга передоверил перед отъездом. Всё остальное — «подождём, пока Андрей Николаевич даст указания». На чужое место не рвёмся. Угодно будет Москве оказать доверие — что ж, мы готовы. А пока своё место знаем, что означает — будем знать и впредь, если поставят во главе губернии. Или не поставят.

— Степан Григорьевич, к вам Белоненко с товарищем из Москвы, — сказала секретарша. Вот и ещё знак: прежде Белоненко входил без доклада.

— Проси! — ответил он и даже поднялся, встречая генерала. Мы тут не только не гордые, мы тут — одна команда.

— Вот, товарищ из Москвы прибыл, — первое, что сказал генерал, входя в кабинет. — Он сам себя представит.

— Дело нехитрое, — сказал товарищ из Москвы. — Болеслав Пандаревский, советник Контроля.

— Будете направлять работу наших генералов? — спросил Слюнько.

— Помилуйте, Степан Григорьевич, с какой же это стати? Губернатор ваш, губерния ваша, генералы опять ваши, с чего бы мне под ногами путаться? Я в сторонке посижу, посмотрю, как вы управитесь с делом, может, и поучусь у вас. Доложу в Центр, да и поеду дальше по матушке по России. Велика наша страна и обильна, и главное её богатство — люди на местах. Мог бы и вовсе не приезжать, если бы не объявленная казнь. «Народная Воля» ни с того, ни с сего не заводится. Это гангрена, а с гангреной разговор короткий.

— Вы полагаете… — начал было Слюнько, но Пандаревский перебил:

— Ничего мы не полагаем. Пока. Однако согласитесь: сначала казнь гражданская, потом это происшествие, да и письма подмётные разлетелись… Нехорошо. Просто майдан какой-то. Распустили молодёжь. Письма пишут, чучелки вешают. Ну, а если они и губернатора убили?

— Губернатор сам по себе. Уж больно любит быструю езду, — сказал генерал. Слюнько же промолчал.

— Но вы, надеюсь, оперативно разберетесь, что же случилось. На охрану губернатора из бюджета сколько уходит? Десять миллионов в год? Для губернии это немало.

Генерал только кашлянул, Слюнько же опять промолчал.

— Ах, оговорился, десять миллионов в месяц. Согласитесь, сумма. За такие деньги работники ЧОПа, как бишь