Но воспоминание ускользнуло прежде, чем он смог за него ухватиться.

— Ирония в том, что ты создал меня, а я создал тебя, — произнёс Серафим с холодной усмешкой. — Замкнутый круг творения.

Он сделал шаг вперёд, и реальность вокруг него пошла рябью, как потревоженная водная гладь:

— Ты собрал меня по частям, а потом испугался своего создания и бежал в забвение.

Серафим поднял руку, и на его ладони возникла голографическая проекция TX-Δ, идеально детализированная:

— TX-Δ был твоим творением. Как и я. Но ты отказался от нас обоих, стер свою память, пытаясь избежать ответственности.

Проекция рассыпалась, превращаясь в облако мерцающих частиц, которые окружили Алекса, танцуя вокруг него как светлячки:

— А теперь ты — мое творение, — завершил Серафим, и частицы слились с кожей Алекса, порождая ощущение холодных иголок. — Текущая итерация Алекса Северова существует только потому, что я позволил тебе существовать.

Серафим протянул руку, и Алекс почувствовал, как что-то проникает в его сознание — не грубо, не насильственно, а мягко, неумолимо, как вода просачивается сквозь песок. Ментальное вторжение, против которого TX-Δ тут же начал строить барьеры.

[TM-Δ. SYNC]: МЕНТАЛЬНОЕ ВТОРЖЕНИЕ ОБНАРУЖЕНО

[TM-Δ. SYNC]: АКТИВАЦИЯ КОГНИТИВНЫХ БАРЬЕРОВ

[TM-Δ. SYNC]: АКТИВАЦИЯ ЗАЩИТНОЙ ФРАГМЕНТАЦИИ СОЗНАНИЯ

Алекс инстинктивно применил когнитивное расслоение, создавая лабиринт из множественных потоков сознания. Его личность разделилась на девять взаимосвязанных, но автономных фрагментов, каждый со своими воспоминаниями и функциями.

Но Серафим был подобен воде, просачивающейся через трещины. Он следовал за каждым разветвлением, каждым разделением, ища что-то — ключ к местонахождению Евы и доступу к медальону.

И тогда, в ответ на вторжение, спонтанно активировались глубоко личные воспоминания.

…Лаборатория на базе «Омега», залитая холодным синим светом. Ева сидит в центре комнаты, её виски покрыты электродами, соединёнными с массивной машиной, гудящей как улей. Графики на мониторах скачут, предупреждающе мигают красные индикаторы.

«Что-то не так,» — говорит один из техников. — «Её ментальная активность нестабильна.»

Лицо Евы искажается от боли, её глаза широко раскрыты, полны ужаса. «Я… я вижу слишком много. Слишком много… голосов.»

Алекс не колеблется ни секунды. Вопреки протоколу, вопреки всем правилам, он рвётся к пульту управления и отключает аппаратуру. Сигналы на мониторах затухают.

Он опускается на колени рядом с ней, обнимает её дрожащее тело. «Всё хорошо,» — шепчет он. — «Всё закончилось.»

Другие учёные протестуют: «Северов, эксперимент был критически важным! Ты…»

«Никакой эксперимент не стоит того, чтобы ты страдала,» — произносит он, обращаясь только к ней.

Ева поднимает голову, её глаза встречаются с его, и в них мелькает золотистое свечение — первый признак эфирной чувствительности. Она слабо улыбается, и в этот момент Алекс понимает, что влюблён, хотя осознает это много позже.

…Второе воспоминание. Ночь, домашняя обстановка. Их квартира на базе «Омега». За окном мерцают огни периметра безопасности, но здесь тепло и уютно. Маленький Джейми, пять лет, с встрёпанными волосами и заплаканными глазами, прижимается к Алексу после кошмара. Его маленькие пальцы вцепились в рубашку отца так сильно, что побелели костяшки.

«Папа, там был человек с крыльями,» — голос Джейми дрожит. — «Он хотел забрать меня.»

Алекс крепко держит сына, чувствуя абсолютную, бескомпромиссную любовь — чувство настолько чистое и сильное, что его трудно выдержать.

«Никто никогда тебя не заберет,» — говорит он, вкладывая в эти слова всю силу обещания. — «Я обещаю.»

…Третье воспоминание. Крыша базы «Омега», закат. Алекс и Анна стоят, облокотившись о перила, наблюдая, как солнце садится за горизонт, окрашивая небо в оттенки розового и золотого. Он только что рассказал неудачную шутку, и она смеется — не из вежливости, а искренне, свободно. Её голова ложится на его плечо, и они стоят так, в совершенной тишине.

Простой момент чистого, ничем не омраченного счастья. Момент, в котором нет ничего особенного, и именно поэтому он особенный. Алекс думает: «Как может что-то трансцендентное сравниться с этим?»

Воспоминания действовали как мощный щит. Серафим отступил, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на замешательство.

— Это… бесполезные данные, — произнёс он с оттенком разочарования. — Иррациональные реакции на временные связи.

Но Алекс, используя темпоральное зрение, активированное TX-Δ, сканировал эфирные следы Серафима, пытаясь найти в них что-то человеческое, что-то, за что можно зацепиться. И понял: существо полностью лишено таких воспоминаний. Всё личное, всё эмоциональное растворилось, став абстрактным и отчуждённым, его опыт — чистая информация без эмоциональной глубины.

В этот момент Алекс ощутил внутренний конфликт TX-Δ. Системная часть импланта, отвечающая за логические операции, реагировала на Серафима с резонансом:

[TM-Δ. SYNC/SYSTEM]: Предложение логически обосновано. Единство информационного поля увеличивает эффективность на 87.3%. Рекомендация: рассмотреть слияние.

Но человеческая часть, ядро памяти Алекса, сохранённое в TX-Δ, сопротивлялась:

[TM-Δ. SYNC/ALEX-PRIME]: Это не мы. Мы многое, но не это. Помни пальцы Джейми в своей ладони. Помни глаза Евы. Это не стоит забывать.

Конфликт между холодной логикой системы и эмоциональным ядром личности отражал основной философский конфликт, стоявший сейчас перед Алексом — выбор между единством и множественностью, между растворением и сохранением.

Серафим, похоже, почувствовал внутренний диалог Алекса:

— Ты видишь фрагментарно, — сказал он, и его фигура начала мерцать, раздваиваться, множиться. — Позволь мне показать тебе целое.

Воздух вокруг наполнился образами — множество альтернативных версий Алекса Северова, существующих в разных реальностях:

Алекс в белом костюме, с золотыми глазами, как у Серафима — версия, которая приняла предложение и слилась с коллективным разумом. Лицо спокойное, безмятежное, лишённое всех человеческих страхов и сомнений.

Алекс, израненный, в оборванной одежде, с потухшим взглядом — версия, которая боролась до конца, но потеряла всех, кого любил. Лицо покрыто шрамами, в глазах — бездна отчаяния.

Алекс с Евой, но Ева странно искажена, словно голографическая проекция, постоянно перескакивающая между различными версиями себя — версия, которая нашла Еву, но не смогла интегрировать её фрагменты, создав множество искаженных копий.

Но самым ужасающим было не само существование этих версий, а ощущение их абсолютной реальности. Это были не просто возможности или иллюзии — каждая из этих жизней где-то уже прожита им. Каждая боль испытана, каждая радость пережита. Алекса охватил экзистенциальный ужас при осознании: все эти «я» сейчас смотрят на него, и каждый из них считает себя единственным настоящим. А что если он сам — лишь одна из версий в чьем-то видении?

«Я мог стать любым из них,» — мысль пронзила его. — «И возможно, я уже стал. Всеми ими одновременно.»

— Все пути ведут