Глава 1
Александра снова нажала серую западавшую кнопку звонка, прислушиваясь к долгому вибрирующему звуку, замирающему в глубине дома. Отступила, оглядывая дверь.
На Знаменке, в путанице переулков, в тесноте дворов еще остались жилые двухэтажные особняки времен Гоголя. Банки, рестораны, антикварные салоны, загадочные фирмы, о которых нельзя было составить представления по надписям на золотых табличках, – все это не первый десяток лет вытесняло из домов прежних обитателей. Недвижимость здесь была баснословно дорогой. Коренных жителей района и их наследников постоянно искушали предложениями – пугающе выгодными или откровенно подозрительными. И огромные старинные коммуналки, зажатые между Знаменкой, Волхонкой и Гоголевским бульваром, постепенно вымирали, превращаясь в частные музеи, офисы, роскошные квартиры, где, казалось, никто не жил. Освеженные, вылощенные фасады, зеркальные окна, дорогие машины вдоль тротуаров – все это придавало району официальный, натянутый вид. С подоконников исчезли раскормленные коты и горшки с фиалками, стопки книг, начатое вязанье, пронзенное спицами, подносы с посудой – все приметы тихой, тесной жизни старинного района, очертаниями похожего на растянутую шаль.
И все-таки здесь еще жили. В глубине двора, который только что пересекла Александра, стоял приземистый особняк в ложноклассическом стиле, выкрашенный в скучный желтый цвет. Дом был выстроен не в два этажа, как соседние, а в полтора – цокольный этаж венчался мезонином, по фасаду которого были выведены каменные перила и балясины фальшивого балкона. Балкона как такового не было, перила и балясины вплотную примыкали к стене, между ними не протиснулся бы и голубь. Два окна мезонина глубоко уходили под двускатную крышу, как подслеповатые глаза, тронутые радужной катарактой, – под низко надвинутый платок. Весь дом, типичный образец городской застройки первой половины девятнадцатого века, хранил замкнутый, недоверчивый вид. Парадное крыльцо было заперто, деревянная двустворчатая дверь напоминала тесно сжатые скупые губы. Стучаться в эту дверь было бесполезно, как помнила Александра, уже бывавшая здесь дважды. Обитатели дома попадали вовнутрь через приземистый флигель, прилепившийся к задам особняка. Рядом с массивной железной дверью, поставленной в девяностые годы прошлого века, было прикручено несколько звонков. Работал, правда, один, самый верхний.
Александра снова вдавила кнопку в гнездо и, отступив от двери на шаг, оглядела темные окна флигеля. С жестяных отливов медленно капала талая вода – утром выпал снег, но к полудню потеплело. Неверный декабрьский свет таял над Москвой, в жемчужных облаках едва угадывалось солнце. Рыхлый влажный воздух забивал горло. Александра закашлялась, и, словно дразня ее, в разросшихся голых кустах сирени каркнула взъерошенная ворона.
Встреча была назначена на два часа пополудни. Художница достала из кармана куртки часы с оторванным ремешком – уже не первый год она собиралась купить новый ремешок, но, проходя мимо очередной часовой мастерской, никогда не вспоминала об этом. «Два часа десять минут». Похоже, ее никто не ждал, о ней забыли. Но Илана – так звали обитательницу особняка – производила впечатление дамы чрезвычайно собранной и энергичной. Ей никак нельзя было дать ее семидесяти с лишним лет, и забывчивостью эта подтянутая, ухоженная женщина явно не страдала.
Александра достала из сумки телефон и набрала номер. Пока шло соединение, художница медленно прохаживалась вдоль заднего фасада особняка, рассматривая треугольный двор, притиснутый к зданиям, выходящим на бульвар. Двор был перерезан пополам шлагбаумом. С той стороны шлагбаума, где бродила Александра, царило старомодное запустение, некогда придававшее своеобразное очарование этим дворам. Под кустом сирени пряталась черная покосившаяся скамейка. Бурая опавшая листва с пятнами не растаявшего еще снега источала тревожный горький аромат. У стены флигеля, на штабеле мокрых досок, сидел упитанный серый кот, наблюдавший за Александрой с выражением настороженного равнодушия.
По другую сторону шлагбаума двор выглядел иначе. Он был тесно уставлен машинами, среди которых преобладали черные. Рядом с подворотней, выходившей на бульвар, в будке виднелся охранник, неподвижный, как манекен. Сощурившись, Александра различила знак на въезде – стоянка только для служебного транспорта.
«Ворона, кот, охранник, – она нажала кнопку отбоя и спрятала телефон. На вызов так никто и не ответил. – Не густо! Похоже, придется уйти ни с чем».
Ей очень мешал сверток под мышкой, его то и дело приходилось поправлять. Под несколькими слоями оберточной бумаги скрывалась картина, которую она принесла заказчице. Если бы не картина, Александра просто отправилась бы на другой конец Москвы, к коллекционеру, который давно заманивал ее в гости. Тот желал кое-что продать, кое-что обменять, и в целом намечался неплохой заказ. Но везти картину в метро Александре вовсе не улыбалось. Она в последний раз поднялась на скрипнувшее крыльцо и нажала кнопку звонка.
– Вот и верь людям, – заметила она вслух, не дождавшись ответа.
Ворона прочистила горло и хрипло согласилась с ее высказыванием. Голос многоопытной птицы был исполнен сарказма. Кот, сидевший на досках, сощурил зеленые глаза. Он демонстративно не замечал вороны, хотя та сидела в паре шагов от него. Эти двое явно были знакомы не первый день.
– Ну что ж, граждане, тогда я пойду, – вздохнула Александра.
Словно разбуженный ее голосом, кот внезапно очнулся, выгнул спину высоким горбом, содрогаясь всем телом… Яростно поточив когти о доски, спрыгнув на землю и исчез за углом. В окне, под которым он сидел, что-то промелькнуло. Через несколько секунд послышалось щелканье замка, и дверь открылась.
– Ох, это вы! – приветствовала Александру хозяйка, отступая вглубь тесных сеней. – А я вас в окно увидела! Вы звонили, да? Я была наверху, там звонка не слышно. Хорошо, что вы не ушли сразу! Бывает так неприятно, если приходит курьер, например, а я не успеваю открыть… Но Генриху нездоровится, сиделка еще не пришла, и я все время бегаю наверх…
Александра переступила порог, вдохнула сырой кисловатый воздух – во флигеле, служившем прихожей, казалось холоднее, чем на улице. Зато в большой комнате, куда она вошла следом за хозяйкой, стояло ровное уютное тепло. Старомодно пахло гвоздичным маслом и сухой лавандой. В таком особняке можно было ожидать увидеть соответствующую обстановку – доставшуюся по наследству или купленную в антикварном салоне. Но мебель здесь стояла относительно новая – пухлый абрикосовый диван, такие же кресла, дорогой книжный шкаф, большой плоский телевизор на стеклянной тумбе…
– Вы принесли картину? – Илана подошла к обеденному столу, стоявшему между двух окон, быстро убрала со скатерти чашку с блюдцем, блокнот и телефон. – Положите сюда.
Александра устроила сверток на столе и осторожно освободила картину от оберточной бумаги. Хозяйка тем временем задернула плотные лиловые портьеры на обоих окнах. Включила верхний свет – потолки в особняке были невысокие, вспыхнувшая хрустальная люстра выглядела громоздко. Пожилая дама приблизилась к столу. Она то зябко натягивала на запястья рукава тонкого джемпера, то без всякой необходимости поправляла аккуратно уложенные седые волосы, отливавшие голубизной в свете люстры. Изящные сухие пальцы без колец были в непрерывном движении. Женщина волновалась. Ее раскосые голубые глаза удивительно яркого василькового оттенка сужались и расширялись, художница слышала ее участившееся дыхание.
