Глава 1 Обыкновенный адюльтер
Среди самых распространенных преступлений в столице Российской империи значились кражи, мошенничества и присвоения чужой собственности. Таковых за год учитывалось Центральным статистическим комитетом до двенадцати тысяч и даже более, если считать с пригородами. А вот убийств выходило не более пятидесяти. Нет, вообще смертей было порядочно, раньше срока мерли исправно: от неосторожности на фабриках и заводах, от несчастных случайностей, самовольных расчетов с жизнью, от неосторожной езды, обрушившихся построек, падений в пьяном виде или от болезненных припадков, от укушений и ударов животными, при ссорах и драках — словом, возможностей расстаться с жизнью по причинам неестественного свойства в Петербурге имелось предостаточно. Но вот именно чтобы умышленное смертоубийство — таковое считалось явлением чрезвычайным.
Оттого известие о двойном убийстве, совершившемся в шестом часу вечера в меблированных комнатах второго этажа дома 31 на углу Гороховой и Садовой, с которым в третий участок Спасской части ввалился рыжебородый околоточный надзиратель Свинцов, наделало там немало беспокойства. Ничего внятного Свинцов сообщить не мог, поскольку известие получил от старшего дворника Мошкова, который был так потрясен происшествием, что лишился способности делать сколько-нибудь складные умозаключения. «Револьвером, револьвером убил!» — вот все, что можно было разобрать в бессвязном бормотании дворника. Кто? Кого? По какой причине? — все остальные вопросы Мошков игнорировал и вместо ответа делал круглые глаза и изображал выстрелы:
— Бац! Бац!.. Револьвером!
Свинцов велел старшему дворнику возвращаться и сторожить трупы, а сам поспешил в участок.
Пристав Троекрутов решил самолично отправиться на место, понимая, что с утра ему придется докладывать о ходе расследования самому директору департамента. А еще того хуже — как бы этот директор и сам с инспекцией не пожаловал на место, — ему ведь тоже с утра на доклад к министру, дело нешуточное.
Евсей Макарович обратился к зеркалу для проверки основательности собственного вида и невольно засмотрелся на золотой крест с красной эмалью у себя на шее. «Владимира» III степени, а вместе с ним и 150 рублей ежегодной пенсии, начальник третьего участка Спасской части был удостоен полгода назад за разоблачение шайки мошенников, придумавших выманивать деньги у благонамеренной публики за сеансы медиумических бесед с усопшими родственниками. Верховодила бандой одесская аферистка Катя-Дудка, прибывшая в столицу под видом французской прорицательницы. Сами подельники эту мадам в конечном счете и кокнули, но из рук правосудия улизнуть не сумели. Евсей Макарович провел стремительное расследование и схватил виновных. Убийцей оказался некто месье Люк, он же Гришка-Капай, который хотя и отказывался от исполненного злодейства, был все же признан присяжными виновным и получил семь лет каторги с лишением всех прав состояния. И только немногие знали, что истинной причиной высокой награды Евсея Макаровича явились его заслуги в деле о спасении ни много ни мало судьбы денежной реформы, висевшей весной этого года буквально на волоске. Но об этом секретном деле приставу распространяться было строго-настрого запрещено.
— А где Ардов? — вдруг всполошился он. — Надо бы его тоже… Два трупа — дело нешуточное.
— Уже послали, — успокоительным тоном доложил старший помощник, худой высокий штабс-капитан фон Штайндлер, усердно елозивший щеткой по плечам начальника.
Илья Алексеевич Ардов состоял при участке по сыскному департаменту, и подобного рода происшествия всецело относились до его ведения. После того дела с денежной реформой ходили упорные слухи, будто Ардову приготовили кресло повыше — одни уверяли, что для него уже очистили кабинет при штабе Отдельного корпуса жандармов, другие же настаивали, что со дня на день бывший сыщик займет место начальника личной канцелярии господина обер-полицмейстера. Однако, к немалому удивлению Евсея Макаровича, Ардов продолжил каждое утро являться на службу в участок на углу Фонтанки и Горсткина. Более того, у молодого человека ни на фунт не прибавилось высокомерия и спеси, расцвет которых было бы резонно ожидать после столь успешного дела. Даже как будто напротив — Илья Алексеевич сделался еще более замкнутым и едва ли не испуганным. «Все-таки парень со странностями», — приходил обыкновенно к выводу Троекрутов и этим прерывал изредка набегавшие недоумения.
Сегодня с утра старший помощник пристава отправил Ардова расследовать пропажу нижнего белья отставного прапорщика Горчицына на портомойне в Мучном переулке. Никакого ропота, на который рассчитывал фон Штайндлер, от Ардова получить не удалось — сыщик с готовностью принял поручение и отправился производить расследование.
В гостиной квартиры, куда в сопровождении чинов полиции прибыл участковый пристав, действительно имелось два трупа. В кресле неподвижно сидел мужчина в мундире морского офицера. Капитан-лейтенант опустил голову на грудь, словно решил вздремнуть. Можно было бы предположить, что он вот-вот очнется, если бы не едва заметное на черном сукне отверстие прямо напротив сердца. На ковре рядом с правой его ногой валялся револьвер системы Нагана.
Ближе к распахнутому окну, на ковре, навзничь расположился полноватый господин в креповом пиджачном костюме. На горчичном жилете отчетливо различались два темных пятна.
— Одна пуля в животе, другая — в груди, — сообщил Жарков, осматривая труп.
Письмоводитель участка, розовощекий юнец Андрей Андреевич Спасский, наконец-то привел в рабочее состояние переносной канцелярский прибор, разложил на нем бланк протокола и принялся записывать наблюдения криминалиста.
— Что можете сказать об обстоятельствах происшествия, Петр Павлович? — спросил Троекрутов.
— Можно допустить, что предполагалась приятельская встреча, — Жарков кивнул на круглый стол, где стояла еще не откупоренная пузатенькая бутылка «Эксцельсиора», — да что-то вспыхнуло…
Жарков подобрал револьвер и взглянул в откинутый барабан.
— Господин офицер выпустил три пули, — продолжил криминалист, — две из которых угодили в собеседника.
— А третья где? — удивился пристав.
— Возможно, вылетела в окно, — допустил Жарков и отодвинул тюлевую занавеску, прикрывавшую распахнутые створки.
— А кто же тогда прихлопнул его самого?
— Вероятно, имелся и третий участник, — сделал еще одно предположение Петр Павлович. — Произвел выстрел из своего оружия и сиганул.
Пристав навалился пузом на подоконник и, перевесившись наружу, посмотрел вниз. Под окном имелась крытая дранкой покатая крыша дровяного сарая, пристроенного вплотную к стене дома, так что идея покинуть помещение через окно была не лишена оснований.
Убийство военного на территории вверенного участка весьма раздосадовало Евсея Макаровича — теперь уж точно проверяльщиков не избежать.
