Мишка Павлов открыл глаза еще затемно. Очевидно, проспал он достаточно времени. Небо южное было, как будто глубокою ночью, усыпано крупными звездами — но по самому краю его, над вершинами гор уже понемногу угадывался рассвет.

Продолжительно и однообразно трещали цикады. Никто не стрелял.

— Проснулся, земляк? Это хорошо… — Солдат Гаврила Сидоров как будто и не отходил от костра. Зачерпнув что-то из котелка деревянною ложкой, он чуть-чуть подержал ее на весу, подул, попробовал, после чего отрицательно помотал головой:

— Не готова каша. Подождать придется.

Мишка Павлов внезапно почувствовал, что проголодался — проголодался смертельно, до рези в желудке и до противного, унизительного приступа тошноты.

— Мне водички бы, дядя Гаврила…

— На-ка, вот, держи!

После пары глотков стало легче:

— Спасибо.

— Не хотелось будить, а вот надо… — извинился солдат, принимая из руки Павлова пустую кружку. И показал на несколько больших кусков палаточной материи, раскатанных неподалеку:

— Навес, вот, надо бы для раненых соорудить. А то совсем на солнце припечет…

Рядом были уже приготовлены колья, два топора и большой моток толстой, грубой веревки.

— Дозволите выполнять, господин помощник полкового лекаря?

И вопрос рядового солдата, и сама интонация, с которой он был задан, были, конечно, шутливыми. Однако же в них без труда можно было почувствовать нотки некоторого почтительного уважения — если и не по отношению к самому Мишке, то уж точно по отношению к исполняемой им особенной должности.

— Да уж ладно, вам, дядя Гаврила… я сейчас… я сейчас помогу!

Мишка встал, чтобы отойти и оправиться, но перед этим вдруг вспомнил:

— А где Каринэ?

— Пошла к раненым. Вот девчонка-то молодец! И откуда же у нее столько силы находится…

Мишка Павлов вернулся к костру за мгновение до того, как в расположении лазарета появился поручик Васильев:

— Сидите, братцы, сидите, — махнул он рукой. Потом принюхался: — О, да я вижу, у вас тут богато!

— Присаживайтесь, ваше благородие! — Гаврила Сидоров показал офицеру на опрокинутую надгробную плиту. — Отведайте солдатской каши.

— Нет, братец, идти мне надо к себе, в роту, — с видимым сожалением отказался поручик и перевел взгляд на Павлова: — Как дела, господин эскулап? Полковник велел тебе срочно прибыть к нему в штаб, с полным рапортом. Сколько раненых было, сколько, царствие им небесное, за ночь преставилось, да кого в строй вернули…

Молодой офицер вдруг расплылся в улыбке, и непроизвольно расправил широкие плечи:

— Здравствуй, милая девушка!

Вышло так, что он первым заметил появление Каринэ — и стоявшему к ней спиной Мишке Павлову это показалось отчего-то неправильным и неприятным.

— Доброго утра, красавица!

— Здравствуйте, господин поручик, — голос у девушки был тихий, усталый, но очень красивый.

— А отчего это ты в лазарете? Тебя в штабе уже обыскались…

— Я пока что тут, с ранеными, господин поручик… Брат мой, не знаете, не вернулся?

— Пока не видел. Однако же непременно вернется! — заверил Васильев и спохватился: — Господин полковник велел всех строго-настрого предупредить, чтобы между солдатами впредь не распространялись опасные слухи. Понятно?

— Какие слухи? — удивилась Каринэ.

— Да про сокровища, — отмахнулся поручик.

— Про какие сокровища?

— Какие? Известно, какие… — Поручик Васильев показал рукой на казначейскую повозку, возле которой топтались на круглосуточном карауле двое солдат. — Те сокровища Гянджинского правителя Джавад-хана, которые мы будто бы вывезли из Елизаветполя вместе с кассой полка. С тем, чтобы они вновь неприятелю не достались.

…Когда фигура молодого офицера растворилась в предрассветном сумраке, Гаврила Сидоров, Мишка и Каринэ сели завтракать.

— Чего это они все обзываются? Командир наш вчера, да сегодня поручик еще… — облизывая деревянную ложку, поинтересовался вслух Мишка Павлов. — Эскулап… что за слово такое диковинное?

— Не слыхал никогда, — пожал плечами бывалый и многое повидавший солдат.

— И я не знаю, — сообщила девушка. — Но не думаю, чтобы в нем было что-то обидное…

— Это шутка такая, наверное, между господами, — поддержал ее Сидоров. Обернувшись, он некоторое время рассматривал караульных у казначейской повозки. Потом опять перевел взгляд на собеседников, расположившихся возле костра:

— Ну, а что ты-то скажешь, дочка? У этого хана и вправду имелось большое богатство?

— Я не знаю, — немного задумалась Каринэ. — Рассказывают, что крепость Гянджа была основана тысячу лет назад, во времена арабского халифа аль-Мутавакиля и была названа так из-за найденной там сокровищницы. Потому что арабское слово «джанза», или «гандз», у армян означает «большой клад», «сокровище»… Все те, кто нападал на Гянджу, непременно искали сокровища древних правителей — и кочевники-дикари, и грузины, и персы, и турки-сельджуки. Говорят, что когда монголы захватили город, они страшно пытали оставшихся жителей, чтобы узнать у них тайное место хранения золота и драгоценностей …

Наскоро перекусив, Мишка Павлов достал из мешка лазаретную книгу и отправился пересчитывать всех, кто умер от ран в эту ночь, и тех, кому еще предстояло, по Божией воле, поправиться или умереть в скором времени. По пути он почти против собственной воли то и дело посматривал в сторону казначейской палатки, возле которой как раз в это время менял часовых рыжеволосый капрал с повязкой на голове.

…Наступивший день обошелся почти без заметных атак со стороны неприятеля — осторожный, наученный опытом прошлых потерь Пир-Кули-хан ограничился пушечной канонадой. К тому же, чтобы ускорить капитуляцию русских, он решил отрезать осажденный лагерь от воды, установив с этой целью на противоположном берегу, над рекой, четыре батареи фальконетов[6].

В результате, до самого позднего вечера силы русских солдат истощал нестерпимый зной, мучала жажда и поражали огнем почти непрестанные выстрелы неприятельских пушек. Количество раненых и убитых во второй день сражения оказалось вполне сопоставимо с потерями, которые были понесены отрядом во время атак неприятельской конницы и пехоты. Сам полковник Карягин, контуженный три раза в грудь и в голову, получил еще и ранение в бок навылет. Майор Котляревский также получил осколок в ногу, из фронта выбыло большинство офицеров, почти все батальонные, ротные командиры. Солдат не набиралось и ста пятидесяти человек, годных к бою…

Несколько раз Пир-Кули-хан через парламентеров предлагал полковнику сложить оружие, однако неизменно получал отказ. Впрочем, далее держаться без воды и под обстрелом было невозможно…

— Пойдем, ребята, с Богом и вспомним пословицу: двух смертей не бывать, а одной не миновать; умереть же, вы сами знаете, лучше в бою, чем в госпитале. И церковь святая за нас помолится, и родные скажут, что мы умерли как должно православным!

Командовать отрядом, которому предстояло совершить ночную вылазку против батарей неприятеля, было доверено капитану Парфенову. Отряд его состоял исключительно из охотников-гренадеров, специально обученных для штыкового боя, а также из