поиски отца, не могло быть и речи: ведь Мэри вернется с доктором Эвершедом с минуты на минуту. Да и с чего начать поиски? Еще одна непрошеная воображаемая картина: отец падает, барахтается в болоте, липкая черная грязь набивается ему в рот и в нос… Конни оттолкнула от себя и это видение. День на дворе, солнце светит. Даже пьяному не с чего падать.

Пытаясь убедить себя, что на самом деле отцу даже лучше, если его не будет здесь, когда придет доктор, Конни окинула взглядом убогую комнатку в поисках подсказки – почему он исчез так внезапно? Неужели решил сбежать из-за их разговора? Или все та же тайная тревога, которая вынуждала его запираться в спальне, теперь выгнала его оттуда?

Ужас стал еще сильнее. Неужели Гиффорд выглянул в окно и тоже заметил то самое синее пальто в воде? Или, хуже того (Конни чувствовала себя предательницей уже из-за того, что позволила этой мысли прийти в голову), – с самого начала знал, что тело там?

Ощутив холод в животе, Конни перетряхнула постель. Повесила сюртук обратно в шкаф, заметив, что повседневного отцовского пиджака нет на привычном месте. Пол был заставлен пустыми пивными бутылками и усыпан битым стеклом. Ничего подходящего, чтобы сложить весь мусор и снести вниз, под рукой не было, и Конни просто затолкала его под кровать носком ботинка. Потом придет и уберет все как следует. С запахом ничего поделать было нельзя – всю комнату следовало хорошенько проветрить, – но она вытряхнула пепел и горелые спички из пепельниц в бумажный пакет, а грязные блюдца составила стопкой друг на друга, чтобы отнести в буфетную.

И тут она остановилась.

Сунула руку в пакет и выудила из кучи окурков и спичек клочок бумаги. Обычной кремовой писчей бумаги, довольно хорошего качества, ничем не примечательной. Черные буквы, написанные от руки.

Взяв клочок двумя пальцами, Конни сдула теплый пепел. Она сумела разобрать только шесть букв: «ДРА КРО…» Невозможно было понять, что это – часть имени или адреса, невозможно угадать, что стояло до или после. Между третьей и четвертой буквами был, кажется, небольшой пробел, но точно сказать трудно.

Единственное слово, которое можно было разобрать, стояло в верхнем правом углу листа бумаги – «лечебница». Может быть, это письмо из Грейлингуэлла? Если да, то от кого? Насколько знала Конни, отца ничего не связывало с этим заведением. Она ни разу не слышала, чтобы он упоминал о нем.

Время как будто замедлилось. Знакомое ощущение – все темнеет, проваливается в черноту… Конни не хотела сдаваться ему. Она не даст затянуть себя в эту тьму. Она не бросит отца на произвол судьбы. Что бы он ни сделал, где бы он ни был сейчас, нельзя терять голову.

Она тяжело опустилась на кровать и попыталась сосредоточить внимание на клочке бумаги.

Глава 8

Гиффорд приподнял голову с земли, ощущая во рту вкус грязи, соломы и крови. Ощущение было такое, будто он только что провел пятнадцать раундов с Джеком Джонсоном. Костяшки саднило, губы тоже. Когда он попытался моргнуть, то понял, что левый глаз заплыл и не открывается.

Прошло несколько минут, затем он осторожно попытался приподняться и сесть. Это удалось, но с таким трудом, что он стал задыхаться от натуги. Прислонился спиной к стене. Грудь сдавило, ребра ныли.

Еще через пару минут он устроился на полу поудобнее, вытянув ноги перед собой, и попытался вспомнить, что произошло. Много лет он ждал, зная, что однажды его призовут к ответу. И вот этот день настал.

Его грехи его настигли.

Сначала он сидел у себя в комнате, чтобы не встречаться с Конни: не хотел ей лгать. Старался не пить – не получалось. Он понимал, как опасно распускать язык. Конни всегда видела его насквозь, голова у нее варила всегда, даже когда она была совсем малышкой. Бывало, называла его Гиффордом, покупатели смеялись. И разве он не замечал в последние дни, как она стала по-другому смотреть на него, когда думала, что он не видит?

Он знал: она пытается вспомнить. Если бы он мог сказать ей, почему самое безопасное – это забыть!

Именно этого он боялся больше всего на свете. Ведь если ее воспоминания хлынут наружу, как сквозь трещину в плотине, – как знать, чем это закончится?

Что он рассказал ей днем? О чем спьяну проболтался? Они разговаривали – это он помнил. Но то, что было сказано, совершенно стерлось из памяти. Она заставила его говорить, рассказать о том, о чем нельзя было рассказывать. Он похолодел от страха. Какие тайны он выдал?

Ему было худо, он был весь в синяках с головы до ног. Не нужно было выходить из комнаты, но он не мог больше высидеть под замком, наедине с виноватыми мыслями и скорбящим сердцем.

Десять лет. Вот сколько он живет с последствиями всего этого. Ничего дурного, думал он. Четверо благовоспитанных джентльменов хотят провести особенную ночь. Ночь, которая запомнится.

Гиффорд закрыл лицо руками.

Все эти годы он молчал. Все эти годы брал их деньги и тратил с пользой. Как надо тратил. У них не было причин преследовать его, разве не так? Он не хотел больше вспоминать: от напряжения заболела голова.

Эти мельком виденные каштановые волосы в воде…

Не может быть. И на кладбище – не может быть. Она мертва. У него есть письмо, там ясно сказано.

Канун Святого Марка, ночь призраков…

* * *

Гиффорд не знал, сколько времени прошло, пока он то приходил в сознание, то снова терял его; точно сказать было трудно. Знал только, что, когда очнулся в очередной раз, все чувства слегка обострились. Запах сырых кирпичей и пыли.

Перья… Он провел пальцами по подбородку, чувствуя, как царапается многодневная щетина. Непонятно, куда девалась шляпа. Пиджак был на нем.

Охваченный внезапной паникой, он попытался встать. Усилием воли заставил ноги слушаться и поднялся, опираясь спиной на кирпичную стену. Протянул руку и нащупал прохладную поверхность стеклянного колпака. Краткий миг мужества мгновенно угас. Теперь он вспомнил.

Вспомнил, как в панике сжег письмо и, пошатываясь, спустился вниз. Снял ключ с крючка и пришел сюда. Спрятался среди стеклянных колпаков и сокровищ своего прошлого. И еще один стеклянный футляр среди них, самый новый. С единственным свидетельством той ночи.

Гиффорд ощутил мгновенный прилив надежды, но искра тут же погасла, сменившись ужасом. Он вспомнил, как споткнулся на ступеньках и как падал все вниз и вниз в темноте, пока не ударился головой об пол.