–Не вся, – кивнула Анна.– Но…

–Подожди,– перебил Норов. – Представь, добрые ангелы хотят спасти Пушкина от гибели, и они считают его женитьбу на Гончаровой первым шагом к смерти. Как они поступают?

–И как же?

–Они запирают его в деревне, давая ему время одуматься. Сообщение между Москвой и провинцией прервано, Пушкин не может вернуться к невесте. Со стороны добрых ангелов это деликатный и предусмотрительный план, он никому не приносит вреда. Всего несколько месяцев; остынь, Пушкин, прислушайся к знакам! Но ведь не Пушкин существует для небес, а небеса существуют для Пушкина! Он рвется в Москву; он не боится заразиться, он мчится на перекладных, спешит изо всех сил.

–Но он же влюблен!

–И что это меняет? Смерть берет человека в плен, посылая ему страсть. Бдительные ангелы выставляют на пути Пушкина санитарные кордоны, он пытается их обойти – не тут-то было! Ангелы начеку. Пушкина перехватывают и закрывают в карантине. Он пытается сбежать, – не получается! Добрые ангелы, заботящиеся о его спасении, конвоируют его назад, в Болдино. Опять не знак? Неужели все это меньше, чем маленький глупый заяц, будто бы отвративший Пушкина от поездки в Петербург? Но в этот раз суеверный Пушкин вне себя! Он негодует, ссорится с чиновниками, пишет отчаянные письма во все инстанции, требует его выпустить, умоляет, грозит.

–Помню, ему везде отказывают, верно?

–По счастью для него и для нас, иначе у нас не было бы Болдинской осени. Он в бешенстве. Видя его ярость, бедные ангелы в растерянности, они не знают, что еще предпринять, как его убедить? Как объяснить этому дикому неистовому Пушкину, что он рвется к смерти? Уже отлита пуля, которая врежется ему в живот и разорвет кишки. Смотри, Пушкин, ты уже ползешь по утоптанному белому снегу, оставляя за собой широкую, кровавую полосу…

–Неужели ты думаешь, что если бы он не женился на Гончаровой, то этого бы не случилось?

–Не знаю. Может быть, случилось бы что-то другое, еще хуже, но дело сейчас не в этом. Я всего лишь пытаюсь тебе объяснить, что каждый человек выбирает себе судьбу, и никакими знаками, никакими силами его от этого не отвратить. Но ангелы борются за Пушкина до конца. Ведь они – ангелы, они могут все, ну, почти все. Они находят способ открыть ему тайну!

–Какой?

–Стихи! Они диктуют ему стихи. Открывают правду в чеканных, ясных, гениальных строках. Ты, конечно, помнишь, что Болдинская осень 1830 года стала для Пушкина таким взрывом вдохновения, какого он не знал ни до, ни после. За несколько недель он выплеснул на бумагу больше шедевров, чем существовало до него во всей русской литературе. И почти все они – о смерти! Это поразительно, согласись! Смерть повсюду: в стихах, в драматургии, в «Маленьких трагедиях», в «Повестях Белкина»… Ангелы кричат ему о смерти!

–Ты говоришь так, будто тебя это лично касается,… – с улыбкой заметила Анна.

Норов, оставаясь серьезным, бросил на нее короткий взгляд.

–А меня это лично касается, – подтвердил он.– Пушкин ближе мне, чем стада моих соотечественников.

Анна посмотрела в зеркало заднего обзора, затем еще раз и озабоченно нахмурилась.

–Извини, – проговорила Анна. – Мне кажется…

–Возьми хотя бы «Бесов», – продолжал Норов, не обращая внимания на ее слова.– Какое странное стихотворение! Откуда вдруг они взялись, эти бесы? Почему ворвались в жизнь жениха, готовящегося к счастливой перемене?

Еду, еду в чистом поле,

Колокольчик «дин-дин-дин»,

Страшно, страшно поневоле,

Средь белеющих равнин.

Кому страшно? Пушкину? Ведь он ничего не боялся: ни пули, ни холеры. Он мог назначить смертельную дуэль в десяти шагах и прийти на нее с картузом черешни. Он мог с пикой скакал на толпу вооруженных турок. Он был бретер, отморозок. Отчего же ему страшно? По какой равнине он едет? По нашей, среднерусской? Или это уже другая равнина, та, бескрайняя, из которой не возвращаются?

Бесконечны, безобразны,

В мутной месяца игре,

Закружились бесы разны,

Словно листья в ноябре.

Сколько их, куда их гонит?

Что так жалобно поют?

Домового ли хоронят,

Ведьму ль замуж выдают?

Какую ведьму выдают замуж? Красивую, молодую? Рыжую, косоглазую?

–Прости, что перебиваю, но…

–Да постой же, черт, я не закончил! И вот Пушкин, наконец, прорывается в Москву. Свадьба назначена, ура! Осталось ждать лишь несколько недель, совсем чуть-чуть… но тут умирает Дельвиг! Любимый друг, восхищавшийся гением Пушкина с лицейской скамьи, первый, признавший в нем бога, прощавший ему любые выходки. Дельвиг сгорел в одночасье, в его смерти много неясного. За пять лет до кончины он женился; жену горячо любил, но верности ему она не хранила. Слухи о ее, мягко говоря, легкомысленном поведении до Пушкина, конечно же, доходили. Его приятель Алексей Вульф, был один из тех, кто загибал ей салазки. Ее измена была страшным ударом для Дельвига. Накануне смерти он писал:

За что, за что ты отравила

Неисцелимо жизнь мою?

Такие больные строки! А ведь он был очень уравновешенным человеком. Не стану утверждать, что он покончил с собой, но его неудачная женитьба, несомненно, послужила одной из причин его ранней смерти. «Вот первая смерть, мною оплаканная», – признается Пушкин. – «Никто на свете не был мне ближе Дельвига». И это – не знак?! Но что же дальше? Что меняется в его планах? Да ровным счетом ничего!

–Прошу тебя, одну секунду!…– проговорила Анна, все с большим беспокойством оглядываясь назад.

–Да помолчи же! – теряя терпение, повысил голос Норов.

Она замолчала и послушно кивнула.

* * *

До вечера Норов не находил себе места. Просто сидеть в машине и ждать он не мог. «Девятка» была припаркована Салманом неподалеку от вокзала, и Норов, оставив чеченцев, время от времени выскакивал наружу и принимался нарезать круги по прилегавшим к вокзалу улицам. Его мучила жажда, он купил в киоске большую бутылку холодной воды и выпил всю из горлышка, почти залпом, не заметив.

Встретиться с полковником они договорились у входа в вокзал без четверти девять. В половине девятого Норов уже был на месте; Рындин тоже пришел раньше назначенного времени. Сейчас он выглядел бодрее, чем когда они расстались.

–Может, заглянем в бар, хлопнем по рюмашке? – предложил он.

–Не хочу, – помотал головой Норов.– Лучше давай пройдемся.

–Да ты не дергайся, – потрепал его плечу Рындин. -Я уже позвонил Яков Михалычу, доложил ему обстановку: непредвиденная задержка, состав арестован, бандиты забили нам стрелку.

Норов почувствовал себя виноватым; и полковник, и старший Мураховский его предостерегали о возможности такого развития событий; он