каждый вечер по-прежнему будешь исправно подавать рапорт комиссару Грондену, как будто ничего не случилось. Придется тебе подключить воображение. Имей в виду – у меня отличная память на лица. Если Гронден проведает о нашем с тобой соглашении или другие его псы сядут мне на хвост, я тебя найду. И тогда ты пожалеешь, что уцелел во время нашей первой встречи.

Инспектор из службы надзора за нравами энергично закивал в знак согласия – взгляд у него был ошалевший, на лбу блестел пот. Как только Валантен его отпустил, он взял ноги в руки и был таков без лишних слов.

* * *

– Он забыл, что сегодня мы идем в Оперу! Что я вам говорила, Эжени? Чего еще от него можно было ожидать? С этим человеком совершенно невозможно общаться! И заметьте, я потратила битый час, чтобы упросить мадам Саки одолжить мне ненадолго самое красивое вечернее платье в театре!

Вернувшись из своих блужданий по городу, Валантен с удивлением обнаружил у себя в прихожей служанку в компании с Аглаэ Марсо, дрожащей от нетерпения и разодетой, как на бал в королевском дворце. Актриса собрала волосы в замысловатый пучок, и эта прическа выгодно подчеркивала изящество ее длинной шеи. На ней было платье из тафты с оборками; глубокое декольте, обрамленное воздушными кружевами, похожими на шелковые, не скрывало восхитительную высокую грудь, без ухищрений для поддержки. Короткая накидка из ткани, имитирующей индийский кашемир, служила элегантным дополнением к этому позаимствованному театральному костюму, который создавал лишь иллюзию роскоши, но девушка выглядела в нем ослепительно. А притворно недовольное выражение, с которым она взглянула на слоноподобную домработницу, словно жаловалась ей на то, как разочаровал ее своим небрежением владелец апартаментов, придало ей еще больше обаяния.

– Аглаэ, вы сегодня великолепны! – воскликнул Валантен. – Я даже не сразу вас узнал, когда вошел!

– Как вы можете заметить, милая моя Эжени, ваш хозяин еще и комплименты делать не умеет, – пожаловалась она служанке и с притворно обиженным выражением взглянула на Валантена: – Вы, видимо, хотите сказать, что обычно я выгляжу как замарашка!

Инспектор, не сведущий в женском кокетстве, и без того чувствовал себя ужасно неловко – он ведь забыл, что сам пригласил Аглаэ на оперную постановку в качестве извинения за свою оплошность на собрании сенсимонистов, – поэтому, пробормотав невнятные оправдания, тотчас устремился в свои комнаты переодеваться. При условии, что они поторопятся, еще можно было успеть в Оперу Ле-Пелетье как раз к поднятию занавеса.

В тот вечер там должен был собраться весь высший свет – в театре на улице Ле-Пелетье после большого перерыва снова давали парижскую постановку небезызвестной пятиактной оперы Обера, Скриба и Делавиня «Немая из Портичи» [45]. Это произведение, прославляющее свободу и любовь к родине, со дня премьеры в феврале 1828 года стало символическим для всех патриотов, и в особенности для республиканцев. Последние не забыли, что беспорядки, которые привели к революции в Бельгии и объявлению этой страной независимости годом раньше, вспыхнули после представления «Немой» в Брюсселе. Дуэт из второй сцены второго акта этой оперы они превратили в гимн:

Нет, лучше смерть, чем позор униженья!

Утратив свободу, раб ведь не живет.

Но час придет, час освобожденья,

И чужестранца за все расплата ждет!

К отчизне в нас любовь святая,

Отвагой гордой дышит грудь,

Мне жизнь дала страна родная,

Свободу ей должен я вернуть! [46]

Когда Валантен и Аглаэ приближались к оперному театру, их поразила толпа, собравшаяся у фасада, под навесами из темно-малиновой ткани. Массивные берлины [47]с гербами, роскошные кабриолеты и съемные экипажи с трудом могли подобраться ко входу, и полицейским пришлось выстроиться в оцепление, сдерживая зевак, чтобы припозднившиеся зрители могли попасть в здание.

В огромном зале с пышным декором, золотой лепниной и хрустальными люстрами, оснащенными газовыми рожкáми, царило еще более бурное оживление. Между рядами кресел создавались заторы, зрители что-то активно обсуждали, и большинство взглядов было устремлено к одной ложе, в самом центре, над бельэтажем. Там только что занял место человек с суровыми чертами лица и высоким, рано облысевшим лбом философа. Поверх сюртука у него красовалась лента Почетного легиона. Усаживаясь, он торжественно поприветствовал других знатных особ, уже разместившихся в ложах и в партере.

– Кто это может быть? – вполголоса полюбопытствовал Валантен, тоже устраиваясь на своем кресле.

Аглаэ впервые оказалась в таком роскошном месте, в средоточии парижской светской жизни, но, в отличие от спутника, она живо интересовалась политикой, с тех пор как завела знакомство с Клэр Демар и ее последовательницами, поэтому прыснула от смеха:

– Решительно, вы невероятный человек, Валантен! Вы правда не в курсе, кто это? Тогда вы, должно быть, единственный полицейский в столице, который не знает в лицо собственное начальство. С этого воскресенья его портрет не сходит с первых полос всех без исключения газет. Перед вами министр по делам внутренней безопасности и новый глава правительства Казимир Перье.

Только Валантен собрался повнимательнее рассмотреть вельможу, от которого, возможно, зависело будущее Бюро темных дел, как у авансцены возникло какое-то движение. Множество зрителей мужского пола поднялись с кресел после появления Перье – нового представителя режима, облеченного высшей властью, – и начали покидать зал, недвусмысленно демонстрируя гнев. Пробираясь между рядами к выходу, они все как один смотрели на председателя Совета министров, и на каждом лице читались враждебность и вызов. Поначалу этот демонстративный исход сопровождался одиночным гиканьем и свистом, потом зал разразился аплодисментами. Что до Казимира Перье, он выказал полнейшее равнодушие к акции, погрузившись в чтение программки.

– Интересно, и что же этот парад-алле означает? – пробормотал Валантен, вертясь на кресле, чтобы разглядеть незнакомцев, продвигавшихся к дверям.

Аглаэ пожала очаровательными плечиками:

– На сей раз, должна признаться, я пребываю в неведении, как и вы. Но что нам до того, в конце концов! – Она уже переключила внимание на музыкантов, начавших занимать места в оркестровой яме. – Надеюсь, скоро поднимут занавес.

Их сосед справа, упитанный старикашка в черном фраке, все это время, с тех пор как они сели рядом, беззастенчиво таращившийся в лорнет на вырез Аглаэ, все-таки решил удовлетворить любопытство Валантена:

– Если позволите, месье, мадемуазель совершенно права, что не придает значения дурной выходке этих бесноватых. Зал покинула польская знать, нашедшая убежище на нашей земле по приглашению бывших карбонариев, вроде Гинара и Трела [48]. Шайка республиканцев, видите ли, внушила польским бунтарям надежду, что наша страна поддержит их в борьбе против русского царя