у него нет. Свести его с ума ради какого-нибудь наследства тоже невозможно, поскольку наследства никакого нет и не предвидится. Тёща, конечно же, с самого первого дня люто его невзлюбила. Но она — простая деревенская баба, которой, как говорят в народе, не хватает мужика. Она могла бы пришибить его где-нибудь топором или подпоить ядом. Но чтобы подделывать письма, выдумывая изощрённые способы сведения человека с ума… С бо́льшей вероятностью она могла бы получить Нобелевскую премию по химии. И всё же письмо имеет место быть. И смысл его не понятен и в том случае, если это чья-то подстава, и в том, если оно в реальности было написано Мариной. И опять же, про этот развод… Егор никогда не чувствовал какой-то особенной напряжённости в отношениях с супругой перед трагедией. Всё было, как и одиннадцать лет до этого. Случались, разумеется, периоды охлаждения. Но это нормально для любых отношений. Невозможно всегда выдерживать строгую линию безоблачного счастья. Но такие периоды никогда не казались ему угрожающими. Поссорились — помирились. И ничего больше. Всегда по каким-нибудь пустякам: забыл что-то купить, или купил не то, забыл поздравить тёщу с Днём рождения или отказался к ней ехать, не захотел провести с дочкой воспитательную беседу, когда однажды она набила морду своей однокласснице… Всё как обычно, как у всех. Или не всё? Эти командировки в Торшилино-Торжки действительно в последнее время участились. И возвращалась из них Марина всегда уставшей и морально разбитой. Говорила, что клиенты там сложные и капризные, выедают ей все мозги. Именно тогда Дашка научилась готовить какие-то элементарные блюда. Потому что у Марины на это не оставалось сил. Да и в постели она была холоднее, чем раньше. Но здесь Егор больше считал виноватым себя, потому что тоже больше стал уставать на работе. Всё-таки уже сороковник, и он давно не финист-ясный сокол. Странно, что все эти мелочи ни разу не вызвали у него никаких подозрений. Он вообще в отношениях с людьми был наивен. Старался всем доверять, никогда не подозревал ни друзей, ни приятелей ни в каких кознях. И Марине тоже во всём доверял. Только один раз за долгое время вспыхнула у него ревность, когда на кафедре в институте появился симпатичный профессор, душа компании и ловелас. Стал клеиться к Марине — об этом ему все говорили. На одном из сабантуев, на который Марина притащила с собой и Егора, он с этим профессором чуть не подрался. Однако тот изысканно всё сумел перевести в шутку, а Марина так обиделась на Егора за его дурацкую ревность, что две недели с ним не разговаривала. Потом оттаяла, устроила Егору незабываемую ночь любви и успокоила, рассказав, что профессора переводят в столицу и что вообще он ей ничуть никогда не нравился, поскольку казановы не в её вкусе, да к тому же тот оказался женатым, о чём все узнали только перед самым его отъездом. Осадок ещё оставался в душе Егора, но не от обиды на Марину, а от мерзкого чувства какой-то собственной слабости, допустившей эту отвратительную ревность. С того дня он поклялся никогда больше до ревности не опускаться. И клятву свою сдержал, не столько благодаря силе воли, сколько мягкости и незлобивости своего характера. Нет. Ничего такого в отношениях с Мариной, что походило бы на трещину, грозящую превратиться в пропасть, он так и не смог вспомнить. Но письмо было. И писала его Марина. И говорила в нём о разводе. С этим трудно поспорить. Факт.

Егор спрятал письмо в томик Конфуция и задвинул книгу в самую глубину полки. Поклонило в сон. Прошёл на кухню, выпил остатки колы, вымыл посуду и заглянул в комнату Даши. Компьютер в спящем режиме крутил на экране презентацию вращающихся планет солнечной системы. Даша спала, рассыпав по подушке копну густых русых волос. Егор выключил компьютер, тихонечко поцеловал в щёку дочь и снова ушёл к себе, чтобы уже через пять минут провалиться в дремучий, тревожный сон.

***

Во все рабочие окна на почте стояли толпы людей. Егор занял очередь, благо сегодня выдался выходной. Народ толкался, кто с квитанцией об оплате коммунальных услуг, кто с извещением о денежном переводе, кто с бумагами на выдачу похоронных, кто просто с целью купить открытку или конверт. Последние быстрее всех теряли надежду дождаться своей очереди и с гневным бормотанием уходили. Егор и сам начинал уже сомневаться в своей затее. Представил, как задаёт замученной претензиями девушке свой глупый вопрос о штемпеле с обозначением пункта и времени отправления — и ему становилось стыдно. Наверняка на него зашикают и пошлют в какое-нибудь другое окно, а то и куда подальше. Как тупо.

— Я отойду, — сказал он полной, в годах, женщине, стоявшей за ним. — За мной будете, — и выбежал на улицу ещё раз всё обдумать и покурить.

Поначалу он вообще сомневался в том, что до сих пор существуют обычные почтовые ящики. Ему казалось, что интернет успели провести во все самые далёкие деревни и посёлки нашей необъятной страны. Но оказалось, что существуют, и в этот момент он смотрит именно на такой ящик. Немного успокоившись, он снова вернулся в свою очередь. Полная женщина ему совсем не обрадовалась и зафукала, почувствовав запах табачного перегара. Егор и сам хорошо знал этот запах, ему он тоже был неприятен, когда одно время на целый год он бросил курить. После смерти Марины привычка вернулась с новой силой. Егор помялся ещё минут десять и в этот раз окончательно решил отказаться от идеи со штемпелем. В конце концов можно в интернете найти все необходимые подсказки, если это будет принципиальным. Куда интереснее показалась ему другая идея — пойти в суд и узнать, не подавала ли когда-нибудь его жена заявления на развод. И как раньше эта простая мысль не пришла ему в голову!

На улице снова, как и вчера, заморосил дождь. Егор подошёл к автобусной остановке, дождался 35-го маршрута и через десять минут уже был у здания суда. На входе охранник поинтересовался, по какому вопросу Егор пришёл, переписал данные его паспорта и выдал временный пропуск, подсказав, что по разводам ему в семнадцатый кабинет.

К счастью, в суде очередь сидела только в зал заседания. На двери кабинета номер семнадцать золотыми буквами было написано «мировой судья Сергеева Татьяна Дмитриевна». Имя и фамилия показались Егору знакомыми. Он постучал. Подождал несколько секунд. И вошёл.

— Здравствуйте. Можно?

— Да-да. Секунду. Проходите. — За массивным столом, склонившись над бумагами, сидела довольно симпатичная