Внезапно испугавшись, что для них все может закончиться очень плохо, Аглаэ выскользнула из группы столпившихся у двери проституток и схватила за плечи обмякшую на скамье белошвейку.

– Мари-Рен! Мари-Рен, ты меня слышишь? – настойчиво зашептала она. – Сможешь идти?

Но девушка ее не слышала – сломленная усталостью и болью, она пребывала в полуобморочном состоянии. Аглаэ, надеявшейся, что им вдвоем удастся проскользнуть незамеченными к выходу из участка, спрятавшись за спинами других женщин, пришлось отказаться от этой идеи. Дурное предчувствие ее не отпускало, и она принялась озираться в поисках какого-нибудь предмета, который мог бы послужить им для защиты, если возникнет прямая угроза. Но в этой тесной камере не было ничего, что сгодилось бы в качестве оружия.

Возле двери между тем суматоха усилилась – события начали стремительно развиваться. Комиссар, которого под дулом пистолета заставили выпустить узниц, открыл дверь камеры перед ватагой вопящих проституток. Те, недолго думая, рванули на волю – только пятки засверкали. Не успела последняя из них переступить порог, как незнакомец в картузе, вскинув пистолет, встал в дверном проеме.

При виде двух девушек, прижавшихся друг к дружке на скамейке, он опустил оружие, бросился к ним с восклицанием: «Слава богу, вы здесь, Аглаэ!» – и немедленно заключил актрису в объятия.

– Я так боялся, что мы опоздаем!

Знакомый голос заставил Аглаэ забыть и о черном платке, и о грозном оружии в руках спасителя – она перевела дух и приникла к надежной груди Валантена.

Глава 18

Аглаэ переходит в наступление

Три часа спустя в апартаментах на улице Шерш-Миди Аглаэ приходила в себя после всего пережитого, наслаждаясь горячей ванной. Означенная ванна, застеленная голландским полотном тончайшей выделки, была установлена в гостевой комнате за ширмой с цветочными узорами. Валантен томился в смежном помещении, где, несмотря на теплую весеннюю погоду за окном, он развел камин, щедро подкинув туда поленьев.

Молодые люди были одни в квартире – инспектор доверил Мари-Рен заботам Эжени со строгим указанием доставить белошвейку домой и не отходить от нее, пока она полностью не поправится.

Конечно же Аглаэ, до крайности взволнованной арестом и ужасной ночью, проведенной в камере участка, не хотелось оставаться одной. Она даже попросила своего спасителя не закрывать дверь между двумя комнатами. Поэтому Валантен слышал тишайший плеск воды и вздохи наслаждения, которые время от времени срывались с губ его подруги. По этой причине невозможно было отключить воображение, рисовавшее ему каждое движение молодой женщины, невозможно было не думать о том, как вода струится по ее голой коже… Это неведомое ранее чувство интимной близости потрясло Валантена и пошатнуло психологические барьеры, которые он выстроил, чтобы скрыть свои чувства к прелестной актрисе. Он не знал, возможно ли что-то между ними, способно ли его тело вынести ласки другого человека после омерзительного насилия, учиненного над ним когда-то Викарием, и в итоге до этих самых пор он предпочитал таить свою любовь и подавлять влечение. Но сегодняшняя безумная авантюра как будто бы поколебала его решимость.

Узнав об аресте Аглаэ, он на мгновение представил, что никогда больше ее не увидит, и перепугался до смерти. А теперь, когда он снова ее обрел, когда она была здесь, в смежной комнате, в костюме Евы, прекрасная и хрупкая, такая беззащитная, чувства нахлынули на него волной, и он уже не знал, как себя вести. Разум его пребывал в смятении. Приоткрытая дверь неумолимо притягивала его взгляд как магнитом. В конце концов ему пришлось сделать невероятное усилие над собой, чтобы отвести глаза и постараться очистить сознание от теснившихся там соблазнительных образов.

Чтобы избавиться от мучительно-сладкого томления, которое вызывала двусмысленность и деликатность всей ситуации, молодой человек попытался занять себя какими-то бессмысленными действиями в надежде, что это поможет отвлечь его мысли от волнующей сцены, разыгрывавшейся совсем рядом, за стеной. Он принялся нервно мерить шагами комнату – переставлял каминные часы, поправлял картину, ворошил кочергой угли в камине, подкидывал туда еще поленьев, задергивал занавески, защищаясь от настырных солнечных лучей, и через секунду снова их раздергивал, без устали повторяя одни и те же движения раз, другой, третий, десятый…

Однако это не помогало – воображение снова и снова одерживало верх. Оно постоянно рисовало ему обнаженное тело Аглаэ, совершающей омовение, наполняло все пространство фантазии хореографией ее грациозных движений – невинных и небрежных почти до бесстыдства. Его словно опутала сеть колдовских чар, из которой невозможно было вырваться. Он чувствовал себя одновременно счастливым, достойным презрения, нерешительным и чудовищно уязвимым.

Уже не выдерживая этой муки, Валантен сказал себе, что лучший способ рассеять чары и справиться с душевным смятением – это, наверное, завести с девушкой беседу. Необходимость говорить не даст его разуму витать в облаках.

– А знаете, мы ведь с вами теперь по гроб жизни обязаны нашему другу Эжену Франсуа Видоку! – предварительно покашляв, чтобы привлечь ее внимание, громко произнес Валантен. – Без него я бы и не узнал о вашем аресте.

Плеск воды внезапно стих, затем донесся приглушенный голос Аглаэ:

– Вы со мной говорите?

– Я сказал, что своим освобождением вы обязаны прежде всего Видоку! По счастливой случайности один из его бывших сотрудников, верный человек, оказался в кулуарах префектуры в тот самый момент, когда комиссару Грондену докладывали, что вас схватили, и слышал, как Гронден возликовал оттого, что ему, дескать, удалось сыграть со мной злую шутку. Зная о дружбе между мной и Видоком, верный человек незамедлительно поставил об этом в известность своего прежнего начальника.

– Но зачем какому-то комиссару Грондену, о котором я впервые слышу, понадобилось меня арестовывать?

– Это долгая история, и, по правде говоря, ничего интересного в ней нет. Скажем, у нас с комиссаром возникли некоторые разногласия, и, устроив неприятности вам, он хотел тем самым уязвить меня. Как только мне сообщили о том, что с вами случилось, я осторожно навел справки и выяснил, что Гронден подписал постановление о вашем заключении под стражу в Сен-Лазар [68]. Меня это ошеломило – вас могли отправить в эту тюрьму в любую минуту, а действовать официальными методами было уже поздно. И тогда Видок убедил меня без промедления освободить вас силой, ворвавшись в участок восьмого округа.

– Можете поверить, вы напугали меня до смерти, когда ворвались с пистолетами на изготовку и с чумазыми лицами!

– У нас не оставалось выбора! Нужно было сразу пресечь все попытки к сопротивлению. Для этого Эжен Франсуа послал со мной троих бывших сотрудников его бригады. Все трое – крутые парни, которых