Куницыну показалось, что она говорит правду, но все же он счел своим долгом проверить все до конца и попросил разрешения одним глазком заглянуть в кабинет. Такое разрешение было ему дано, хотя секретарша не стала скрывать, что считает недоверие липового милиционера довольно-таки обидным. Поскольку ситуация начисто исключала возможность вступления с этой красоткой в более тесный контакт, Куницын ее обиду проигнорировал и осмотрел кабинет – не просто бросил беглый взгляд через порог, а прошелся по помещению, заглянув в каждый угол, в стенной шкаф и даже под стол. После этого выражение лица у секретарши сделалось уже откровенно пренебрежительным, но связываться с ней капитан не стал, тем более что это ее пренебрежение относилось не к нему, капитану ФСБ Куницыну, а к несуществующему майору милиции Коломийцу.

– Не знаю, товарищ полковник, – закончил свой доклад Куницын, – может, конечно, стоило побегать по этажам…

– Не стоило, – перебил его Александр Борисович и, в свою очередь, рассказал о том, кем, где и при каких обстоятельствах был найден и присвоен телефон Лаврентьева. Куницын торопливо открыл ноутбук и обнаружил, что мерцающая красная точка исчезла не только с парковки, но и со схемы города вообще, словно ее там никогда и не было. Все было ясно: новый владелец телефона оказался мужиком сообразительным и сразу выключил аппарат, а может быть, на всякий случай еще и вынул батарею. – А как выглядел тот человек, что приходил якобы от меня?

Куницын развел руками.

– Тоже странное дело, – сказал он. – Его никто не запомнил – ни охранник в вестибюле, ни секретарша. Помнит, что был, говорил с ней и даже показался симпатичным, а каков из себя, какого роста хотя бы, маленького или большого – не помнит, хоть ты ее на куски режь.

– А я тебе скажу, кто это был, – мрачно произнес полковник. – Эта сука, перец этот мутный – Якушев. Он это, больше некому. Потому его никто и не запомнил: в спецназе ГРУ, говорят, еще и не таким фокусам обучают. Что ж, один-один.

– В смысле? – не понял капитан.

– Теперь я все знаю про него, а он – про меня, – пояснил Томилин. – Это скверно, но – что делать, придется жить с тем, что есть. Значит, так, Евгений свет Андреевич. Лаврентьева ты мне из-под земли достань – в конце концов, это не Джеймс Бонд, по-настоящему прятаться он не умеет, наверняка зависнет у какой-нибудь бабы или еще где-то, где часто бывал раньше. Это первое. Второе: Спеца этого убрать, чтоб не отсвечивал. И третье… Этот твой засланный казачок еще на тебя работает?

– Куда ж он денется, – усмехнулся капитан.

– Тогда сделаем так…

Александр Борисович стал инструктировать капитана, испытывая при этом крайне неприятное чувство частичной утраты контроля над ситуацией. Он создал ее сам, приложив к этому массу усилий. Оставался последний рывок, но в том-то и беда, что делать его приходилось не по своей воле – не потому, что настал самый удобный момент, а потому, что вмешательство абсолютно постороннего человека, каким являлся Спец, ставило операцию под угрозу срыва и заставляло торопиться – скорей, скорей, пока не стало поздно! Действовать подобным образом полковник Томилин не любил и не хотел, но выбирать не приходилось, и именно это его все сильнее и сильнее беспокоило.

Глава 15

За стеной уже не пели и не слушали кавказскую музыку, но там все равно было шумно. Утром гостям уважаемого Магомеда позвонили из аэропорта и сообщили, что вылет их рейса назначен на сегодня. Звонили, разумеется, не служащие авиакомпании, а один из охранников Расулова, которые все это время поочередно мыкались в зале ожидания, неся круглосуточную вахту у электронного табло. Прибыть в аэропорт следовало не менее чем за два часа до вылета, чтобы успеть пройти регистрацию, сдать багаж и вдоволь потолкаться в магазине беспошлинной торговли на нейтральной территории. А поскольку полученное радостное известие нельзя было не отпраздновать, сборы за стеной теперь происходили в экстренном, прямо-таки пожарном порядке – там дробно топотали торопливые ноги, что-то со скрежетом передвигалось по полу, что-то падало, рассыпалось и, судя по звуку, даже раскатывалось в разные стороны. Ставшие до отвращения знакомыми голоса громко поминали то всемогущего аллаха, то его вечного оппонента; кто-то громко, на весь дом, выкрикивал: «Паспорт! Паспорт мой где, слушай, э?!» – как будто рассчитывая, что потерявшийся документ сам выползет на его зов из щели, в которую забился.

Юрий не без удовольствия вслушивался в эти звуки, неторопливо попивая зеленый чай и баюкая оцарапанный бок. Пуля пробороздила кожу, скользнула по ребру и ушла, как поется в песне, «в дальнейшее пространство», испортив куртку, свитер и футболку. Это произошло несколько дней назад в городе, когда Юрий шел к своей машине от дверей спортзала. Рядом с ним резко затормозила белая «шестерка» с тонированными стеклами. В салоне вовсю наяривала лезгинка, и Юрий выхватил пистолет раньше, чем медлительное сознание успело провести параллель между наблюдаемой картиной и обстоятельствами гибели подполковника Джафарова. Из «шестерки» дали очередь – судя по звуку, не из «Калашникова», а из штурмового автоматического пистолета типа «аграма», «ингрэма» или «узи». Припав на одно колено, Якушев открыл ответный огонь, прицельно разрядив всю обойму, и исклеванная пулями «шестерка» с выбитым стеклом спешно покинула место перестрелки, увозя на заднем сиденье стрелка – возможно, раненого, но, вероятнее всего, убитого наповал. Будь у Юрия время собраться с мыслями, он, быть может, воздержался от стрельбы на поражение. Но его застали врасплох, вынудив действовать, что называется, «на рефлексе», а его рефлексы были рефлексами опытного, вдоволь понюхавшего пороха солдата.

Тренировки, естественно, пришлось отменить, чем остались весьма недовольны как работодатели Юрия, так и разбитные холеные менеджеры, которых он обучал приемам самообороны и тонкостям поведения на фехтовальной дорожке. Юрий, напротив, расценил нападение как добрый знак. Полученная во время перестрелки у спортзала царапина свидетельствовала о признании его заслуг и была куда более ценной, чем дырка в шкуре, полученная во время самого героического и опасного, но спланированного кем-то другим штурма. Он мешал противнику с самого начала, а после визита в телецентр стал мешать еще сильнее. Теперь его расценивали как реальную угрозу, потому и попытались убрать, а это, при всех создаваемых таким положением вещей неудобствах, было лестно: не каждому удается заставить суетиться и с бухты-барахты предпринимать