сказать?.. – ответила капля. – Конечно, пришлось попотеть. Но, знаете, это была настоящая работа. Нас было не так уж много, а мы не дали перегреться мотору. Мы сами почти кипели, но забирали жар у мотора и мчались в радиатор. Там, на ветру, остывали немного и снова бежали в мотор. Когда грузовик ехал в гору, я так нагрелась, что превратилась в пар. Тут сквозь крышку радиатора я вылетела на воздух.

Капля умолкла, но через минуту продол жала:

– Я стала лёгкой-лёгкой, легче пушинки. Я стала невидимой. Это было так странно, непривычно, что, пока я приходила в себя, грузовик уехал далеко. Солнце пекло. Ветра не было. И я летела прямо вверх. Мне было и страшно и радостно. Я очень пожалела, пролетая мимо ястреба, парившего в небе, что он не видит меня. Кто же заметит каплю, превратившуюся в пар? Однако я недолго была такой. Стало вдруг так холодно, что я превратилась в ледышку.

«Немало пришлось пережить этой крохе!» – подумал я, глядя на каплю.

Капля будто угадала, о чём я думаю, и продолжала:

– Нет, это нисколько не огорчило меня: ради того чтобы лететь над землёй, можно пережить и не такое! Как красива земля, знают только воздушные путешественники. Но вот что самое важное… – тут капля так засияла, засверкала, такие яркие огоньки вспыхнули на ней, что я понял: сейчас будет сказано действительно что-то очень важное. – Самое важное, – торжественно продолжала капля, – что земля становится дороже, чем выше поднимешься над ней, чем дальше от неё будешь. Я видела солнце и звёзды не такими, как видят их все, я видела волшебной красоты утренние и вечерние зори. Но когда я вспомнила ветлу, которая росла над нашим родником, её тонкие ветки, её узкие листья, её морщинистую кору, мне захотелось заплакать. И хотя я была ледышкой, где-то во мне нашлись горячие слёзы. И я заплакала.

– Что же было дальше? – спросил я каплю дрогнувшим голосом.

Голос дрогнул у меня потому, что я вспомнил, как сам летел в самолёте и подумал тогда, что нет ничего страшнее на свете, чем кружить всю жизнь высоко над землёй, видеть её, но не иметь возможности опуститься на поляну, заросшую белым клевером.

– Что было дальше? – переспросила капля. – От горячих слёз я растаяла и снова стала каплей. Тут я увидела рядом другие капли: оказывается, не одна я была в небе. Стал дуть ветер. Он закружил нас, и мы, сталкиваясь друг с другом, обнимались от радости. И мы не заметили, что начали падать на землю.

Я посмотрел вокруг и увидел множество капель на листьях, на травах, на заборе… На тропинке капель не было, но были их следы – крохотные тёмные кружочки. Эти капли уже просочились в землю, чтобы где-то в темноте со браться вместе, снова родиться в роднике и начать свой бег к морю. Тогда я посмотрел на каплю, которая была в складке плаща. Капли не было.

Пока я смотрел по сторонам, солнышко нагрело её. Она опять отправилась в путешествие над землёй. Мне было досадно, что я не по прощался с каплей, не пожелал ей счастливого пути и благополучного возвращения. Верно, капле было страшно снова расставаться с землей. Но тут сверху я услышал вдруг голосок. Он звенел, он радовался:

– Счастливо оставаться! Я снова лечу. Лечу…

Лапочка с красного бакена

Бакен плавал на самой середине реки. Был он сделан из жести, покрашен суриком и издали походил на огромный поплавок. Чтобы не уплыл он никуда, к его днищу была привязана цепь с якорем. Якорь увяз в глинистом дне и надёжно держал бакен на месте.

На самой верхушке бакена жила лампочка. Обычная электрическая лампочка, родные сёстры которой есть в каждом доме.

Лампочка родилась на заводе. После того как она научилась гореть, ей выдали футлярчик из мягкого картона, поместили в ящик вместе с другими лампочками и повезли. Лампочка радовалась этому: она знала, что в любом месте, куда бы её ни привезли, она будет светить. А это было самым главным, это было смыслом жизни.

Однажды ящик открылся, и лампочка оказалась в руках бакенщика. Бакенщик положил её в карман брезентового плаща. Вскоре послышался тихий, мерный скрип. Скрипели тихо и мерно, в лад взмахам, вёсла лодки, плывущей к бакену.

– Ну вот и хорошо! – сказал бакенщик, когда установил лампочку на место.

«Да, кажется, неплохо!» – согласилась про себя лампочка.

Бакенщик уплыл, и лампочка принялась с любопытством рассматривать всё вокруг.

Далеко во все стороны, насколько можно было видеть, бежали низкие синие волны. Они легонько вскидывали бакен, бакен плавно переваливался с боку на бок. От этого постоянного качания у лампочки закружилась голова. Но то ли потому, что скоро привыкла, то ли потому, что воздух на реке был таким свежим, лампочка стала чувствовать себя прекрасно.

Скоро на бакен прилетела белая чайка. Она часто отдыхала здесь и, чтобы сразу наладить дружеские отношения, рассказала лампочке о том, что живёт у дальнего берега, в камышах, что есть у неё птенцы и что они очень любят уклеек. Отдохнув, чайка ещё раз поздравила лампочку с назначением на бакен.

– Очень удачно вы устроились! – крикнула она с высоты. – Вы совсем не будете терять времени, чтобы добираться к месту работы.

В воде под бакеном мелькали стаи рыб. На них было интересно смотреть. Но тут из-за поворота реки, из далёкой дали, где зелень лесов сливается с голубым небом, выплыл пароход. Он был похож на белую гору. Лампочка во все глаза глядела на него, слушала музыку, которую доносил с палубы ветер.

Над капитанской рубкой взлетело белым шариком облачко пара, и над рекой пронёсся гудок. Пароход гудел басом. Его голос понравился лампочке. Она даже подумала, что это приветствие ей. И когда бакен подскочил на волнах, катившихся от парохода, лампочка не рассердилась, а закивала в такт ударам волн. Ей очень хотелось, чтобы скорее наступила ночь, – тогда бы она показала, как ярко может светить, указывая путь красавцам пароходам.

Ночь была тихая, лунная. Свет луны лежал на реке ровной полоской, словно с берега до берега перекинулась светлая тропинка. И от лампочки тоже уходила тропочка. Она то пропадала, то возникала снова – это потому, что лампочка то вспыхивала, то гасла. Так вспыхивали и гасли все лампочки на бакенах, что высвечивали путь вдоль обоих берегов реки – от самого её истока до