Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@gmail.com для удаления материала
Книга "Игра начинается с центра - Илья Витальевич Бару", стр. 5
Ага, надо занимать места. Мы играем против солнца. Что ж, сыграем и против солнца и против «Выстрела». Я почти спокоен. Прыгаю в воротах, стараясь коснуться рукой перекладины. Это немного провинциально и старомодно, но мне необходимо размяться, ведь на тренировку я не выходил. Свисток!
Мяч сразу переводится на нашу сторону, но Игорь Беспрозванный спокойно отбивает его на центр. Снова мяч идет к нам и снова возвращается в центр. Оранжевые и сиреневые фигурки мечутся в свежеочерченном мелом круге, как будто по правилам игры они не должны выходить за пределы этого круга. Вот наконец-то! Кажется, Мыльников,— я не вижу хорошо из-за солнца, — потащил мяч по левому краю к воротам «Выстрела». Да, так и есть — это Мыльников. Ого! Он неплохо финтует, этот малец. Обошел одного, другого, передал в центр. Ну же! Ленивой походкой, не спеша, игроки возвращаются на центр — верный признак того, что мяч пробит мимо. И теперь мне ясно, кем именно пробит. Серб, ожесточенно жестикулируя на ходу и мотая от злости головой, долго кого-то ругает. Ну, конечно же: смазал Жорж.
До конца тайма я взял только один трудный мяч. Беспрозванный промахнулся, и, пока он поворачивался, чтобы достать мяч, Шмелев успел выскочить вперед. Он мчался к воротам — черноголовый, кривоногий, с нелепо растопыренными руками, надвигаясь на меня, как танк на окоп, и я, уловив мгновение, когда Шмелев занес ногу для удара, упал и успел отвести мяч кончиками пальцев за лицевую линию.
Что тут делалось! Честное слово, ради одного такого мгновения стоит быть вратарем. Пусть самым неудачливым, несчастливым вратарем, но ради одного такого мгновения стоит: ощущать, как, покорный прикосновению твоих пальцев, мяч, пущенный в ворота всем весом вложенного в удар тела, уходит мимо ворот и обезвреженный, безопасный уже вертится на одном месте в песчаной яме для прыжков; слышать ликующий вопль трибун, довольных и тем, как ударил форвард, и тем, как парировал этот удар вратарь; видеть, поднявшись с земли, сконфуженную физиономию провинившегося защитника и утешить его взглядом, чуть-чуть укоризненным, чуть-чуть снисходительным, чуть-чуть торжествующим: «Ничего, дружок, с кем это не случаемся, видишь, я ведь исправил твою ошибку».
К перерыву мы уходим с поля при счете 0:0. Едва мы добираемся до раздевалки, как Серб тотчас же набрасывается — сначала на чай, а потом на своих партнеров: и такие, они, и сякие, и бить по воротам не умеют, и играть не хотят, и мяча ни одного путного за весь тайм ему не выкатили, и еще что-то, все в таком же роде. Жорж хладнокровно отмалчивается. Гриша Мыльников, сняв фуфайку и распустив шнуровку на бутцах, вытягивается на скамейке. Голову он кладет на чемодан, вернее, на книгу, лежащую поверх чемодана, и вид этой книги вызывает у Серба чрезвычайное возмущение.
— Книжечки читаешь? — ядовито спрашивает он. — Королевский быт изучаешь? А до команды тебе дела нет? Выиграет команда или проиграет — тебе все равно, да?
— Что тебе надо?—вспыхивает Мыльников. — Что ты ко мне пристал?
— Потому что играть нужно,— кричит Серб, — потому что тут тебе не парк культуры и отдыха, а футбольное поле. Тут не гулять, выигрывать надо, понятно тебе?
— Отвяжись ты...
Мыльников вскакивает. Лицо его красно, губы вздрагивают, руки сжаты в кулаки. Совсем, совсем мальчишка.
— Прекратите, ребята, — вмешивается Ватников. — Стыдно, честное слово: и сами нервничаете и другим отдохнуть не даете. — Он поворачивается к Сербу: — Прекрати, Валентин, сейчас же!
Серб быстро выходит из комнаты.
— А тебе, Гриша... — Ватников говорит медленно и спокойно.— тебе, Гриша, не мешало бы помнить, что, когда ты еще не знал, что такое футбол, — Серб уже играл в сборной Союза. И довольно разговоров, — заключает он, видя, что Мыльников порывается отвечать.
Входит Павел Матвеевич в сопровождении Васи Хлябича, нашего правого края. Ему тридцать один год, но у него лицо семнадцатилетнего юнца — румяное, пухлощекое, без всяких признаков растительности, — так что на вид он еще моложе Мыльникова. Эта не проходящая с годами моложавость приводит Хлябича в полное отчаяние. Он бы, кажется, все на свете отдал за пару морщин, но время относится к нему с поразительной деликатностью. Может быть, именно поэтому никто не зовет его иначе, как Васенька, Василек, Васюта. Но еще чаще его именуют «Картузом». Неизвестно точно — где и когда родилось это прозвище. Сам Васенька клянется, что он этого не помнит. Говорят, однако, что Картузом он стал много лет назад, когда и в самом деле был юнцом, и играл в хоккей, и выходил на лед в старой, выцветшей, непомерно большой отцовской фуражке, державшейся на оттопыренных Васенькиных ушах.
— Товарищи, — говорит Павел Матвеевич, — через пятнадцать минут я заменяю Хлябича Томилиным. Прошу всех, особенно Колмакова и Мыльникова, учесть, что Хлябич в эти пятнадцать минут выложится до конца.
Никто из ребят не удивляется, никто не выражает своего одобрения или порицания. Никита Колмаков кивает головой. Мыльников равнодушно оглядывает Васеньку, но не произносит ни слова.
— Вы только играть давайте,— уловив взгляд Мыльникова, говорит Васенька пискливым голосом.— Я-то уж себя не пожалею, вы только играть давайте—голишко сделаю.
— Договорились, — откликается Никита.
— Договорились, договорились, — ворчит Васенька. — За весь тайм два раза только и дали, и то я закрыт был. От вас дождешься...
— Ладно, ладно, Васюта, — успокаивает его Жорж. — Все будет в порядке.
Жорж, как и все остальные, прекрасно понимает, почему совсем не сварливый по характеру Васенька на этот раз ворчит: Васеньке обидно, что его заменяют.
— Играть будем по ветру, — напоминает Павел Васильевич, — но старайтесь вести игру низом, коротким пасом. Что еще? Защите не забывать о страховке вратаря, особенно, если мяч издалека навешивается на ворота. При таком порывистом ветре можно ожидать всего...
2.
Вратарь больше не нервничает. Он стоит в воротах, скрестив руки па груди. Классическая поза вратаря — полное спокойствие, полное презрение к противнику. Кажется, мяч у Маркина? Так и есть. На место! Маркин с правого края навешивает мяч на ворота. Отбить кулаком! Хорошо! А вы говорите — ветер. Мяч возвращается назад, Коля, твоя работа. Что там кричит Павел Матвеевич? «Шмелева, Шмелева». Все правильно, Беспрозванный понял — Шмелев взят вплотную.
Мои ворота — против восточной трибуны. На башнях большие