предсказуемая. На это и уповал Оулле. От рахетийев, заранее засланных в Нокс, требовалось просто тянуть время до прибытия остальных. Не позволяя наемнику ни покинуть город, ни забрать запасное снаряжение.

Здесь план несколько «провисал». Нападение на игрока в городской черте сулило неприятностями с законом в целом и со стражей в частности. С другой стороны, ходить и даже следить за кем-то с грозным видом не возбранялось. Даже если грозил ты заряженным арбалетом, не оставлявшим полуголому персонажу только после воскрешения каких-либо позитивных шансов на выживание.

Куого и Вармонгар сразу заметили Киноварь. Как и он их. Не то чтобы Нокс был настолько многолюдным игровой ночью, чтобы имелись хоть какие-то шансы на скрытное наблюдение или возрождение. Да и пара высокоуровневых игроков из Рахетии, ещё и при оружии, не слишком годились на роль тайных агентов. Им разве что ушанки и парашюта не хватало до полного повторения старого анекдота.

Наёмник выждал немного, убеждаясь в том, что наблюдатели тоже никуда не торопились и не спешили выпускать его из поля зрения, после чего неуверенно пошёл в одном направлении, затем, резко развернувшись, в другом. Рахетийцы последовали за ним, держась, конечно, не в упор, но и ускользнуть от себя не позволяя даже в теории. Уж точно не полуголому игроку.

Киноварь и не пытался оторваться или раствориться в толпе. Это было затруднительно хотя бы потому, что столпотворение в Ноксе являлось событием, может, не года, но месяца точно. Наёмник лишь желал увеличить дистанцию между собой и преследователями. Для этого он кружил и петлял по лабиринтообразным, тёмным городским улочкам, подгадывая момент, чтобы рвануть к своему тайному месту. Не тому, где лежало в укромной нише снаряжение. Даже ему бы не удалось так быстро вскрыть тайник, одеться и вооружиться. Но к тому, где находился заранее начерченный рунный круг «в полной готовности». Не только у Оулле имелся запасной план. Хотя свой Киноварь, по большей части, придумал на ходу, действуя по обстановке, тот вышел на зависть хитроумным, а главное неожиданным.

Когда рахетийцы добежали до тупика, в котором скрылся наёмник, им на встречу как раз выскочила миловидная жрица невысокого уровня с перекошенным от страха лицом. Актёрская игра была на высоте. Куого и Вармонгар даже не поняли, что тут произошло, а она сама бросилась на них, вопя что было мочи:

— Помогите, меня убивают!

Стража объявилась на зависть быстро. Всё потому, что место было подобрано очень хорошо — всего в паре метров от караулки. Фактически ботам требовалось просто открыть дверь. Задыхаясь, Щёлочь вырвалась, хотя её никто и не держал, после чего, подбежав к стражникам, указала на «обидчиков» пальцем:

— Они… они… они хотят меня ограбить и убить! Эти р-р-р-рахеты!!!

* * *

Щелочь

Многоликий вредитель, часть 2

Несмотря на появление в меру приличной дороги и даже транспорта, путь от Гадюкина до Нокса всё ещё занимал прилично времени. Впрочем, как бы ни торопились игроки — а их собралась целая экспедиция: Фалайз, Тукан, Оулле и ещё с десяток рахетийцев — они бы не успели, даже если бы ехать было всего пять минут.

Так уж исторически сложилось, что миловидные золотоволосые девочки-жрицы вызывали всеобщее доверие, даже если откровенно клеветали. Тогда как как пара рослых амбалов из Рахетии никогда, нигде и ни у кого не вызывала доверия, даже в тех случаях, когда они говорили кристаллизированно чистую правду.

Повезло ещё, что в игру зашёл Рен Нетцер, который, может, и служил Ноксу, но хотя бы был честен и последователен, а потому наперекор толпе согласился выслушать и другую сторону. Хоть и поставил весьма специфические условия, которые повторил, лично встречая прибывших в воротах:

— Эти, — он указал на рахетийцев, — останутся здесь. Остальные сдадут оружие и проследуют за мной в качестве подозреваемых. Только так я согласен вас выслушать, а не сделать то, чего от меня все ждут.

Выбора у них особо и не было. Хотя бы потому, что Щёлочь не ограничилась одними лишь обвинениями в грабеже и нападении в адрес Куого и Вармонгара. За прошедшее время она успела развернуть целую пропагандистскую кампанию против Гадюкино, рассказывая всякие нелепицы. И что хуже всего — ей были склонны верить. «Спасибо» хорошей актёрской игре и внешности. Дальше же уже «творили» сами горожане. Мгновенно припомнили множество «ни за что» остановленных и развёрнутых обратно караванов. И особенно тот из них, который был по итогу конфискован. Словом, ненависть росла и уже приносила обильные плоды.

— Где же наша миловидная жрица, когда она так нужна? — задал риторический вопрос Тукан.

— Да, Фионы очень не хватает, — согласился Фалайз.

Оулле ничего не сказал, хотя он был единственным из них троих, кто хотя бы попытался ей написать. Увы, но жрица и вправду оказалась далековато от «Хроник» и ближайшие пять часов даже в теории не могла в них появиться.

Улицы Нокса и ранее назвать приветливыми получалось с большой натяжкой. В лучшем случае безразличными с примесью подозрительности. Сегодня же холодной и тёмной зимней ночью атмосфера тут и вовсе пребывала в крайне взрывоопасном состоянии. Воздух был густым от наконец-то выпущенных на волю эмоций. А умелый манипулятор весь этот негатив направил против Гадюкина и игроков из него.

Фалайза, Тукана и Оулле — особенно его — встречали как отъявленных мерзавцев и преступников, заслуживающих немедленной казни. Словно врагов. Во всяком случае, такого мнения придерживалось большинство. Народу же на улицах собралось немало и по меркам дневного Нокса не то что ночного. Страже и Рену Нетцеру едва удавалось протискиваться сквозь агрессивную толпу. Как раз сейчас народу собралось ОЧЕНЬ много.

Путь к главной городской площади было сложно назвать приятным. Не только из-за оскорблений, но и мусора, что в них бросали. Там игроков уже ждала целая толпа народа, невесть как на этом пятачке уместившаяся. Присутствовали и ключевые действующие лица грядущего судилища. Помимо Куого и Вармонгара, которых раздели и заковали в колодки, словно невесть кого, были и знакомые лица из числа местных гильдейцев, в том числе и «инвесторов». Это была, пожалуй, единственная группа игроков, которая, может, на помощь и не спешила бросаться, но особого негатива не высказывала. Находился здесь также Таппен, непонятно в какой роли, но так или иначе стоявший в самом эпицентре — возле самодельной трибуны, то и дело принимаясь спорить с наиболее ретивыми сторонниками немедленной расправы.

Саму трибуну плотно оккупировала Щёлочь, как раз