кисти и тушечницы каллиграфов, этих ученых мужей. И когда я заговариваю с местными жителями на стандартном китайском языке, когда вынуждаю их обращаться к языку, которым они владеют не очень уверенно, им приходится обходиться суррогатами вроде «большая рыба» и «морская рыба».

Я чуть было не посмеялся над ними, чуть было не решил, что их язык слишком примитивен. Конечно, я ошибался. Настоящие они – вовсе не те они, кого я видел, о ком говорил: певучая тарабарщина прячет их от меня за непроницаемой языковой ширмой, в темной ночи, которую не осветить лучом стандартного языка.

Они готовы оставаться в этой ночи.

Я вспоминаю свои родные края. Я много лет учил стандартный китайский язык. И понимал, что это необходимо: стандартный язык нужно знать, чтобы тебя понимали соседи, коллеги, продавцы в магазинах, полицейские, преподаватели, чиновники, чтобы смотреть телевизор, слушать радио, читать газеты. Но после происшествия на рынке я вдруг с ужасом понял, что сам стандартизировался. А значит, стандартизировались и родные места в моей памяти: каждый день они фильтровались чужеродным языком, превращаясь в «большую рыбу» и «морскую рыбу», упрощались, грубели и понемногу иссыхали в пустыне переводного языка.

Это отнюдь не значит, что нам нельзя рассказывать о родных местах. Нет, о них по-прежнему можно говорить на стандартном китайском, а можно – на вьетнамском, кантонском, миньском, тибетском, уйгурском, на любом из иностранных языков, вот только останется ли Пятая симфония Бетховена Пятой симфонией, если сыграть ее на цзинху[151]? И остается ли яблоком вяленое маринованное яблоко, давно покинувшее родную почву?

Конечно, диалекты – не единственный барьер на пути к пониманию, и локальность – не единственный атрибут языка. Помимо пространственных координат, существуют еще и временные. Пару дней назад в разговоре с другом я сетовал на стремительное развитие транспорта и коммуникаций: горизонтальные связи в человеческом сообществе становятся все крепче, пройдет немного времени, и региональные различия между культурами вовсе исчезнут, но тогда у нас появится новая проблема – вырастут и обострятся различия между эпохами. Население глобальной деревни будет есть одинаковую пищу, носить одинаковую одежду, жить в одинаковых домах, мыслить одинаковыми идеями, говорить на одном языке, но при этом людям, родившимся в 2020 году, будет столь же трудно понять рожденных в 2000 году, как сейчас китайцам трудно понять англичан.

И на самом деле этот процесс уже начался. Так называемый «конфликт поколений» проявляется и в музыке, и в литературе, и в моде, и в политике, и в других областях, в том числе в языке: отцу и сыну порой приходится изрядно потрудиться, чтобы понять друг друга. «Тройственное сплочение»[152], «талоны на сойпасту», «продбригада», «классовое происхождение»… Целый пласт лексики стремительно архаизируется, эти слова пока не ушли из повседневного обихода, но употребляются только в узких кругах, как диалектизмы употребляются только выходцами из одних и тех же мест. Новые группы языковых сообществ формируются уже не территорией, не пространством, а временем.

Можно еще немного углубиться в этот вопрос. Допустим, однажды человечество окончательно преодолеет все территориальные и поколенческие границы – приведет ли это к появлению универсального языка? Один профессор языкознания провел эксперимент: попросил студентов в аудитории назвать первый образ, родившийся в воображении при слове «революция». Звучали самые разные ответы: алое знамя, вождь, буря, отец, попойка, тюрьма, политзанятия, газета, продуктовый рынок, аккордеон… Диаметрально противоположный опыт диктовал студентам диаметрально противоположные подсознательные интерпретации слова «революция». Разумеется, в публичном общении студенты будут вынуждены подчиняться авторитетным образцам, например – Большому толковому словарю. Это компромисс, на который идет личность, заключая соглашение с обществом, компромисс между собственными впечатлениями и культурной традицией. Но можем ли мы с уверенностью утверждать, что эти утраченные образы, эти вспышки ощущений, загнанные компромиссом под спуд, однажды не взорвутся и не искалечат язык? Можем ли утверждать, что поиски универсального языка, понятного всем и каждому, как и попытки преодолеть разнообразные барьеры в стремлении постичь другого, не порождают новые и новые помехи, расхождения, двусмысленности и неоднозначности? Не идет ли внутри нас параллельный процесс контрстандартизации и дестандартизации?

Строго говоря, так называемый «универсальный язык» всегда останется для человечества недостижимой целью. Если мы не хотим превращать общение во взаимное уничтожение, нужно оставаться на страже собственных формулировок и не позволять компромиссам зайти слишком далеко – это необходимое условие эффективного взаимодействия. А значит, каждому человеку стоит запастись собственным уникальным словарем.

Каждое слово проживает свою жизнь. Слова активно размножаются, бесконечно трансформируются, притягиваются и отталкиваются, дрейфуют по морю языка, мигрируют, сочетаются браком, болеют, получают наследство, имеют свой характер и чувства, одни переживают расцвет, другие – упадок и умирание. В зависимости от разных обстоятельств их жизнь бывает длиннее или короче.

Некоторое время назад я стал отлавливать слова и сажать их под арест в свою записную книжку. Я снова и снова проводил дознание, строил догадки, вел допросы, учинял расследования – словно сыщик, пытался выяснить, что за история скрывается за каждым словом, и так появилась эта книга.

Конечно, это всего лишь мой личный словарь, лишенный какого-либо нормативного значения. Всего лишь одна из вариаций эксперимента профессора языкознания, которую можно выбросить из головы, как только прозвенит звонок с урока.

Декабрь, 1995 г.

Примечания

1

Входящий тон – один из тонов, отсутствующих в нормативном китайском языке, но сохранившийся во многих юго-восточных диалектах. Слог, произнесенный входящим тоном, заканчивается конечным взрывным согласным или гортанной смычкой. Здесь и далее – примеч. перев.

2

Фэнь – самая мелкая денежная единица, равная сотой части юаня.

3

«Образованной молодежью» называли городских школьников старших классов, выпускников школ и студентов, которые принудительно или добровольно отправлялись в деревню на бессрочное «перевоспитание под руководством бедняков и низших слоев середняков».

4

Ли – мера длины, около 500 метров.

5

Цзяо (мао) – одна десятая юаня.

6

Цин – мера площади, около 6 гектаров.

7

Сыма Цянь. Исторические записки, II, 7. Перевод Р. Вяткина и В. Таскина.

8

Царство Чу в древности было одним из гегемонов Поднебесной, к VI веку до н. э. покорило все земли центральной и восточной части бассейна реки Янцзы. В 223 году до н. э. пало под натиском царства Цинь.

9

Цитата из «Суждений и бесед», сборника изречений Конфуция.

10

«Цзо-чжуань» – комментарий