всего, хозяин бара отлучился в туалет.

– Можешь сделать мне одолжение? – тихо спросил я Идзуми. – У меня впечатление, что эти типы почти не говорят по-английски.

– Без всяких «почти».

– Поэтому хотел тебя попросить узнать у них, известна ли им песня «Zero Cold».

Она посмотрела на меня как на полного идиота:

– Может, уже наконец скажешь, какого черта тебе сдалась эта песня? Совсем спятил?

– Кто бы говорил…

Идзуми, недолго думая, громким голосом задала по-японски какой-то вопрос, из которого я, само собой, разобрал лишь название песни. Тут же завсегдатаи начали переговариваться, то и дело повторяя: «Zero Cold, Zero Cold…» В конце концов мужик в кепке взглянул на меня и сказал:

– Sorry, «Zero Cold» no…

В этот момент за стойкой появилась хозяйка – женщина в возрасте, богатырского сложения, – наверняка ей пришлось выдержать немало ночных баталий в своем заведении. Один из посетителей как раз что-то договаривал, эхом упомянув «Zero Cold».

Подавая нам меню, хозяйка обратилась ко мне на весьма приличном английском:

– «Zero Cold»… Если не ошибаюсь, это песня Шина Соримати, – он пел здесь раньше раз в месяц, а сейчас живет в Токио.

– А где можно послушать эту песню?

– Наверное, вживую нигде… но у меня есть диск.

Идзуми было трудно понять мой восторг, когда в руках у меня очутился диск с портретом растрепанного старого Соримати на обложке. Диск назывался «Park on the Bridge», и «Zero Cold» шел первым номером.

– Можно поставить? – попросил я.

– Конечно, все для клиента, – ответила хозяйка, доставая из чехла CD-плеер. – Кстати, что будете пить?

Мы заказали два пива «Асахи», тем временем бар заполнили звуки гитары. Голос Шина Соримати, резковатый и пронзительный, выводил:

I wanna know what's in your mind…[34]

После этого слов было уже не разобрать, пока после второй строфы Соримати не перешел к припеву:

I love you, baby, you are the number one

I say: come on, come on, come on…

When we dance, they all look at you

We go in wrong direction[35]

– Полный отстой, – заявила Идзуми, но песня продолжалась.

– По-моему, ничего страшного. Почему ты так злишься? – Заметив, что вот-вот опять начнется припев, я взял телефон и попросил Идзуми: – Подожди секунду, мне нужно записать.

К счастью, после длинного гитарного соло припев повторился еще пару раз, так что мне хватило времени его сохранить. Потом я поднес телефон к самому носу возмущенной Идзуми.

– Можешь подпеть?

– Совсем сбрендил?

Не тратя времени, я заголосил вместе с припевом, звучавшим в последний раз:

I love you, baby, you are the number one

I say: come on, come on, come on…

От души развлекаясь, три типа за стойкой – наверняка им доводилось слышать эту песню из уст автора – присоединились к моему грустному завыванию:

When we dance, they all look at you

We go in wrong direction

Импровизированное караоке завершилось бурей аплодисментов всех участников, поднявших в нашу честь свои стаканы с виски. Идзуми долго сопела, а потом развопилась:

– Фу, гадость какая! Хотя, признаю, вышло забавно. Откуда, черт побери, ты знаешь эту песню?

– Честно, я впервые ее слышал, – ответил я, чокаясь с ней бутылкой пива. – Одна подруга, которую я очень любил, каким-то образом о ней узнала и… – я почувствовал, что мне изменяет голос, – ну и поручила мне глянуть, не ошивается ли здесь до сих пор этот Соримати, пусть даже в виде диска.

– Она умерла.

Идзуми произнесла эти слова так решительно, без тени сомнения, что я потерял дар речи. На ее лице, прежде легкомысленном и неодобрительном, появилось выражение глубокой серьезности.

– Да. Как ты узнала?

– Хоть ты и держишь меня за полоумную, у тебя самого немало тараканов, но при этом ты остаешься робким и скромным парнем. Небось у тебя душа ушла в пятки, когда ты заорал припев во всю глотку. Для этого должна быть очень серьезная причина.

В ответ я лишь кивнул. А потом заказал еще пива.

И только после этого я рассказал ей свою историю.

Нидзю ити (21)

二十一

После моей долгой исповеди мы вышли из бара и отправились прогуляться по уже безлюдным улочкам квартала Гион. Идзуми шагала молча, но это молчание ничем не напоминало гнетущую печаль, охватившую ее, когда мы покидали Музей «Гибли».

Мне показалось, будто она не хочет разговором спугнуть воспоминания, нахлынувшие на меня, пока я рассказывал ей грустную историю, из-за которой оказался в Японии. Наша неспешная прогулка по узким мощеным улочкам как нельзя лучше соответствовала овладевшей мной ностальгии.

Так мы дошли до излучины реки Камо, которая в ночи шуршала и ворочалась, как спящий зверь.

Мы уселись под большой гладкой скалой. В словах не было нужды, но у меня в голове уже какое-то время роились вопросы без ответов.

Ждет ли Идзуми, что я ее поцелую? Я уже не раз собирался это сделать, начиная с того момента, как мы вышли из бара «Стардаст», но меня одолевали сомнения. Какой бы стопроцентной англичанкой она ни казалась, я подозревал, что в глубине души она самая настоящая японка. Национальная принадлежность не исчезает за каких-то два поколения. Возможно, по правилам игры теперь моя очередь рискнуть. А это пустынное место у реки подходит идеально.

Раздираемый внутренней борьбой – делать или не делать, – я пришел к выводу, что наилучший выход – это деликатно поинтересоваться: «Можно тебя поцеловать?»

Не успел я произнести эти слова, как Идзуми одной фразой разрушила мои далекоидущие планы:

– Умираю от усталости.

– Да, уже поздно… – пробормотал я, с досадой вставая с места. – Вокзал далеко отсюда, тебе придется ехать в отель на такси.

– Отель? Какой такой отель?

Уверенный в том, что она меня дурачит, я вызвался проводить ее до какого-нибудь проспекта, где можно поймать такси, но она продолжала настаивать:

– Не получилось у меня с гостиницей. Нет свободных мест! Ты что, забыл, что сейчас сезон цветения сакуры? Полстраны съехалось сюда.

– Но… – мямлил я, ничего не понимая, – а твой чемодан? Где ты переодевалась?

– В туалете на вокзале, а потом оставила чемодан в камере хранения. В туристическом центре мне заявили, что на весь город не осталось ни одного свободного номера.

– Ладно, тогда я уступлю тебе свою кровать. Она рассчитана на маленького ребенка, но ты поместишься, а я лягу на полу.

– Большое спасибо, – только и сказала