вы солгали, что финляндцы хотят перерезать все русское духовенство? Ну, будьте мужественны – сознайтесь!

– Разве я сказал – все духовенство? – удивился Ст-н. – Они убьют некоторых, наиболее ненавистных. Недавно, например, одного священника убили.

– Ложь, ложь!

– Ну, не священника, а дьякона. Взяли его и разрезали на куски.

– Сознайтесь – про дьякона сейчас только выдумали?

– Нет, не выдумал! Никольский его фамилия.

– Соврали, соврали, – засмеялся я. – Отец Никольский жив, и никто его не убивал. Я знаю это точно.

«Ну, тащись, Сивка»

Мой собеседник не смутился:

– Жив? Ну, что ж такое, что жив. Иногда смерть лучше позора. А финляндцы опозорили дьякона на всю жизнь.

– Послушайте… Что у вас за странный язык такой? Сболтнете и потом, вероятно, сами удивляетесь: с чего я это? Ну, как финляндцы могли опозорить дьякона Никольского?

– Они его заплевали!

– Как заплевали?

Ст-н подумал.

– Он шел по улице, а на него напали вооруженные с ног до головы финляндцы и стали плевать. Четыре часа плевали.

– Врете вы все, – пожал я плечами. – Ей-Богу, даже скучно! Никто на него не плевал.

Не плевали?! Не плевали?! Ну, не четыре часа, а два часа… Но плевали! Из верных источников знаю! Да вот у меня фотография есть… Гм… где же это она? Вот тут, в этом кармане лежала…

* * *

Я зевнул.

– Уходите вы. Скучно.

– Нет, я вам докажу! Он еще потом, когда его заплевали, зашел в магазин Синявина, и там его обчищали. Часа три обчищали.

– Выдумали! Сейчас только и магазин выдумали и три часа выдумали.

– Ну, уж я не знаю, как с вами и говорить! И тому вы не верите, и этому. Ну, не три, ну, час, ну, двадцать минут – но вычищали.

– Чепуха!

– Позвольте! Это, наконец, даже обидно! – вскричал Ст-н со слезами обиды в голосе. – Но, ведь, было что-нибудь? Что-нибудь должно же быть! Не могло же быть так, чтобы ничего не было!?

– Ничего и не было! Все соврали. От первого до последнего словечка.

– В таком случае – извините-с! – закричал он. – Уж если пошло на чистоту, так я вам скажу: дьякон был!

– Какой дьякон?

– Никольский.

– Ну, так что ж?

– Пусть, может, на него и не плевали, но он есть на свете и живет в Финляндии!

Призадумавшись, я потер лоб и сказал:

– Ну, хорошо… Хотя вы все и врете, но я готов допустить, что на этот раз вы сказали правду: дьякон Никольский живет в Финляндии. Так что ж из этого?

– Как – что?

– Ну, да… что из этого следует?

Он приблизился ко мне, засунул руки в карманы и, выпятив живот, торжественно сказал:

– Из этого следует, что Финляндия должна сделаться русской провинцией!

Национализм

Купец Пуд Исподлобьев, окончив обед, отодвигал тарелку, утирал салфеткой широкую рыжую бороду, откидывался на спинку стула, ударял ладонью по столу и кричал:

– Чтоб они пропали, чертово семя! Чтоб они заживо погнили все! Напустить бы на них холеру какую-нибудь или чуму, чтоб они пооколели все!!

Бледная робкая жена Пуда всплескивала худыми руками и в ужасе широко раскрывала испуганные глаза:

– Кого это ты так, Пуд Кузьмич?

Пуд ожесточенно теребил рыжую бороду.

– Всех этих чертей – французов, американцев и китайцев. Штоб знали!

– Да за что же это ты их так?

– Потому – иностранцы. Потому – не лезь.

Он сладко улыбался.

– У нас в городу француз булочный магазин завел… Взять бы ночью пойти, да сдаля побить ему стекла каменьем. Стекло дорогое, богемское…

– Да ему ж убыток? – задумчиво возражала жена.

– Пусть. Зато и иностранец. Ха-ха-ха! Вчерась я итальянца, который с фигурами, встретил. Ты, говорю, такой-сякой, чтоб тебя градом побило, патент на право торговли имеешь? В церковь ходишь? Да по корзине его! Народ, полиция; с околоточным потом беседовал. Как в романе.

Жена робко моргала глазами и молчала. Ей было жалко и француза булочника, и итальянца, но она сидела тихо, не шевелясь, и молчала.

* * *

Через некоторое время купец Пуд Исподлобьев опять, сидя за обедом, судорожно схватился за свою рыжую бороду и стал кричать:

– Чтоб вас небесным огнем попалило, чтоб вы с голоду все попухли, чтоб вас нутряной червь точил отныне и до века!!

– Французов? – спросила жена.

Пуд Исподлобьев ударил кулаком по ребру стола.

– Нет, брат, не французов! Полячишки эти, жидята, татарва разная… Нет на вас, гадов, праведного гнева Божьего!!

– Да они ж в России живут, – недоумевающе сказала жена.

– Это нам безразлично – все равно! Не наши черти!

Он задумался.

– Вытравить бы их порошком каким, что ли. Или пилюлей. Потому иностранцы.

Однажды учитель местной гимназии приехал к Пуду Исподлобьеву с подписным листом.

– Что? – угрюмо спросил Пуд.

– Не подпишетесь ли от щедрот своих? Страшное бедствие – голод, болезни, голодный тиф.

– Где? – спросил Пуд.

– В Самарской губернии.

– Ходи мимо, учитель. Пусть дохнут от тифа! Так и надо.

– За что? – изумился учитель.

– Потому – мы рязанские, а они что? Самарцы. Не нашей губернии. Ходи мимо.

– Да что вы такое говорите?! – ахнул учитель. – Разве они не такие же русские, как и мы?

– Нет, – упрямо сказал Пуд. – Не такие. Не пожертвую. Будь еще наши, рязанские. А то какие-то иностранные люди – самарцы.

– Да какие же самарцы иностранные?! Они русские, как и мы с вами.

– Врешь ты, придаточное предложение! Русские, брат, мы – рязанцы!

Учитель внимательно посмотрел на Пуда, покрутил головой и уехал.

* * *

Сидели за чаем.

– Человек пришел, – доложила кухарка. – В дворники найматься.

– Зови, – сказал Пуд Исподлобьев. – Это ты, брат, дворником хочешь?

– Мы.

– А какой ты, тово… губернии?

– Здешней. Рязанской.

– Это хорошо, что Рязанской. А уезда?

– Да уж какого ж уезда? Уезда мы Епифанского.

– Вон! – закричал купец. – Гони его, кухарка! Наклади ему, паршивцу, по первое число.

– За что ты? – спросила подавленно жена после долгого молчания.

– Иностранец.

– Царица небесная! Да какой же он иностранец?! Наш же, рязанский.

– Знаем мы. Рязанский – рязанский, а уезда-то не нашего. Иностранного. Этакий ведь чертяга, убей его громом…

* * *

Если бы изобразить поведение купца Пуда Исподлобьева в виде спирали – было бы ясно, что он со страшной быстротой мчался от периферии к центру. Круги делались все уже и уже, и близко виднелась та трагическая мертвая точка, которой заканчивается внутри всякая спираль.

На другой день после изгнания дворника к Пуду приехал в гости купец Подпоясов, живший от него через две улицы.

Пуд вышел к нему и сказал:

– Ты чего