так ослепительно блестели под солнцем, что у Петра сразу же потекли слезы. Он проворно перебежал на другое место, потом на третье, стремясь устроиться поудобнее. Пытался даже взбираться на какие-то старые бочки, на ящики. Однако всюду терпел неудачу. Солнце будто издевалось над ним в такие торжественные минуты.

Неожиданно Петра осенила мысль: собрать разбросанные по двору ящики, поставить их один на другой и добраться до каменного выступа между этажами. А с того выступа он сумел бы легко дотянуться до заветного окошка.

Расстегнув шинель, Петр сразу же принялся торопливо стаскивать к стене дома все, что могло пригодиться. Кроме ящиков, он приволок от сарая несколько досок и крупных березовых поленьев. Прикатил даже две бочки…

* * *

В палате заметили это странное сооружение. Молоденькая белокурая сестра, которая по просьбе Лиды поднесла к окну ребенка, забеспокоилась:

— Что он делает? Куда он лезет?

Ее слова всполошили женщин. Те, что могли ходить, прильнули к окну и принялись махать руками.

Лида испуганно подняла голову. Она сразу догадалась, что переполох сделал ее Петя. Но что именно происходило там, за окном, никак не могла понять. Забыв о запрещении вставать, она сбросила с себя одеяло, быстрым движением пригладила волосы, однако спрыгнуть на пол не успела. Сестра удержала ее за руку:

— Успокойтесь, Мерцалова. Ваш благоверный все дрова собрал в кучу. Хочет до окна дотянуться.

— Вот смешной! — воскликнула Лида, всплеснув руками. — Остановите его, я прошу!

Сестра положила малыша рядом с матерью и, взобравшись на подоконник, открыла форточку. Но в этот момент стоящие возле окна женщины затаили дыхание. Потом все сразу рассмеялись громко, раскатисто на всю палату…

* * *

Во дворе в это время произошло следующее. Взгромоздившись на гору ящиков, Петр уже почти дотягивался до каменного выступа. Но тут пирамида рухнула и ее незадачливый строитель полетел вниз. Хорошо, что не упал он на обломки ящиков и на поленья, а угодил в сугроб, собранный у стены дворником.

Подошел и сам дворник, рослый сердитый мужчина лет пятидесяти восьми. Взяв пострадавшего за руку, помог ему выбраться из сугроба, спросил возмущенно:

— Ты что, пьяный или умом того?..

Мерцалов махнул рукой:

— Не рассчитал, папаша. Не так построил, поторопился малость.

— Ишь ты, строитель нашелся. Твое счастье, что в снег попал, а то бы за ребра сейчас держался. Эк, ведь понесло тебя, злодея.

— Да ты не ругайся, папаша, — виновато попросил Петр. — Ну сплоховал, малость, не подумал, ну…

— Вот тебе и ну, — повысил голос дворник. — Я десять лет состою при этом доме и такого никто не делал. А ты мне доказываешь «сплоховал», «не подумал». А ну, тащи ящики туда, где брал!

Поняв, что дальнейшие объяснения бесполезны, Петр принялся за дело. Злость и досада сжимали ему сердце. Ведь столько старался, хотел посмотреть сына, и вдруг такой скандал.

— А шапку-то где дел? — спросил его дворник уже с сочувствием.

— Там лежит, в парадном! — ответил Петр, вытаскивая из сугроба доски.

— Так пойди возьми, не то мороз тебе уши-то накрутит.

Мерцалов промолчал.

Когда возле сугроба осталось лишь несколько березовых поленьев, дворник сказал категорически:

— Ладно, парень, иди. Только смотри, в другой раз не играй в строителя. А то женщин до смерти перепугаешь.

Петр отряхнул шинель, взглянул еще раз на залитое солнцем окно и, не попрощавшись с дворником, удалился со двора.

Хмурый и злой шагал он по городской улице. Шагал медленно, ругая себя за нелепую выдумку: «И надо же было ввязаться в историю. Оскандалился, как последний мальчишка. Лида, наверное, все видела».

Домой идти не хотелось. Вообще с того момента, как он переселился от Дубковых в маленькую коммунальную квартиру Синицына, ему стало казаться, что и сам Синицын и его молодая жена смотрят на своего постояльца с укором и стараются как можно скорей от него избавиться.

Кроме хозяев квартиры, Петра досаждали еще соседи. Каждый норовил сам лично выяснить подробности происшедшего скандала. А что касалось тепловоза, отданного Юрию Сазонову, то по этому поводу шли самые различные толки. Одни сочувствовали Мерцалову и уговаривали его написать на Алтунина жалобу в центральную газету или прямо в министерство. Другие только пожимали плечами: чего, дескать, жаловаться, когда сам виноват.

Мерцалов никаких жалоб никуда не писал. Он понимал, что тщательное расследование — дело нежелательное. Кто знает, какие попадутся расследователи. Лучше с ними не связываться. Тем более, что Кирюхин твердо обещал: следующий тепловоз будет его. Значит, нужно терпеть.

Зато семейный вопрос требовал немедленного решения. Больше всего мучило Петра то, что Лида ничего не знала о ссоре. Чтобы не огорчать ее, можно было бы, конечно, махнуть рукой на обиду и вернуться назад. Но разве мог он теперь помириться с тестем, который так откровенно и решительно восстал против его славы. Разве мог он забыть его злые упреки из-за какого-то дышлового валика и вообще из-за паровоза, который уже вот-вот угодит на свалку.

Остановившись возле маленького кинотеатра «Новости дня», Петр прочитал афишу: «Сегодня на экране фильм о разведчиках будущего». У него приятно заныло сердце. Недели три назад точно так же писали о нем в железнодорожной газете. Именно так и называлась статья: «Разведчик будущего». Может, есть что-то про него и в фильме?

Он купил билет и вошел в вестибюль, где уже толпилось немало зрителей. Заметив свободный стул около стены, хотел сесть. Но его кто-то дернул за рукав. Обернувшись, он увидел Римму. В лыжном костюме, раскрасневшаяся, она показалась ему совсем девчонкой. Ее темные глаза с чуть приметным хитроватым блеском будто говорили: «Не ожидал, да? А я вот взяла и нагрянула».

Несколько мгновений Мерцалов молчал, пораженный внезапным появлением своей бывшей супруги. Потом, собравшись с мыслями, спросил тихо:

— Ты зачем приехала?

— Что значит зачем? У меня же тут родители, — гордо подняв брови, ответила Римма. — Ты уже забыл наверно?

— Нет, не забыл. — Петр смотрел на нее с любопытством и настороженностью.

— А ты знаешь, что я заметила тебя с другой стороны улицы? — сказала Римма и тут же с лукавством добавила: — У меня и место рядом с твоим. Не веришь? Вот посмотри билет!

Петр молчал. Ее навязчивость действовала на него подавляюще. «Может, придумать что-нибудь и уйти», — мелькнуло у него в голове. Но это было бы явной трусостью. Нет, уходить ему незачем. Он должен смотреть кино, показывая всем своим видом, что Римма для него уже совершенно чужой человек.

Прозвенели звонки. Люди вошли в зал, затихли.

На экране замелькали цехи заводов, нефтяные вышки, экскаваторы и лица рабочих, мужественные, сосредоточенные.

— Скоро и про