я вам сейчас рассказываю, – пустяки, которым в книге будет трудно найти применение. Просто я стараюсь рассказать вам про себя с полной откровенностью.

К вечеру воскресенья гибель Хосе Мигеля еще не была подтверждена. А вдруг его потянуло на подвиги и он решил добраться до берега вплавь? Муж был отличным пловцом, кто бы спорил, и силы ему было не занимать. Но прошло уже много часов, и он, если бы сумел спастись, ни в коем случае не позволил бы мне так долго тревожиться и страдать. Но ведь ему пришлось бы проплыть пять морских миль – ночью в холодной воде, при волнах, без предварительной тренировки, без соответствующего костюма… На такое мало кто способен. Мог, конечно, ухватиться за какой-нибудь бакен, или его могло подобрать случайное судно. Да, его гибель еще не была подтверждена, но разве мне было нужно какое-то подтверждение? Я была уверена, что никогда больше живым мужа не увижу. Вот почему это не потрясло меня так, как вроде бы должно было потрясти. Хотя были и другие причины. Нет, я не хочу сказать, что потеря сына научила меня быть стойкой. Если бы! Скорее она просто заморозила все мои чувства, сделала невосприимчивой ко многим вещам, которые в прежние времена очень сильно бы на меня подействовали. А теперь нет. После смерти Нуко я вроде как впала в апатию, ни на что не осталось сил, не хотелось вообще ничего чувствовать. И тем не менее я сумела не поддаться депрессии – отчасти благодаря поддержке Хосе Мигеля, который с самого первого момента старался подбодрить меня, особенно по ночам, когда обнимал и говорил нежные слова, говорил, что вместе мы сумеем справиться с горем, что нельзя позволять печали одолеть нас, что надо научиться жить со страшной мыслью о том, что мы потеряли нашего сына, но вместе мы сумеем этого добиться, maitia. А потом он меня целовал, мой большой и ласковый муж, а я так ни разу и не сказала, как ему благодарна, потому что на самом деле в глубине души считала наши с ним жизни разбитыми, как стеклянный кувшин, осколки которого разлетелись по всему полу и который уже невозможно, как ни старайся, склеить заново. К тому же муж перестал мне в какой-то мере нравиться: его запах, его шершавые руки, от которых прежде я сходила с ума, его манеры, хотя все это, поймите меня правильно, вовсе не значило, что я не была ему благодарна. И я до сих пор ему благодарна. Но повторяю: когда Хосечо позвонил и сообщил, что Хосе Мигель пропал, я целый час просидела на стуле, уставившись на свои босые ноги, и вообще словно окаменела, так что я и сейчас готова поверить, будто если бы тогда меня насквозь проткнули шпагой, то я бы этого не заметила.

Они почти никогда не ссорились – в первую очередь потому, что жена была, по своему обычаю, настроена мирно, а муж привык подчиняться жене. Но теперь, под порывами ураганного ветра, оба то и дело обменивались грозными взглядами и злыми упреками, иногда даже кричали друг на друга, лежа каждый на своем краю постели. И случилось это поздней ночью в открытом море.

Кровать качалась на волнах, которые лупили то в один ее бок, то в другой, то в изголовье, то в изножье, так что брызги летели во все стороны, а порой потоки пенистой воды обрушивались на них сверху, сразу накрывая с головой. Муж и жена дрожали от холода, выплевывали соленую воду и покрепче хватались каждый за свою подушку, такую же мокрую, как и они сами. И тем не менее на их лицах не было видно даже намека на панику.

Мариахе снова и снова упрекала Хосе Мигеля за то, что он собирается утопиться. Думаешь, я ничего не замечаю? Стоит мне отвернуться, как ты стараешься незаметно отодвинуться к самому краю. Хочешь воспользоваться темнотой, но я-то все равно тебя вижу. Ничем я не хочу воспользоваться. Посмотри сама, наша кровать постепенно погружается в воду, а вдвоем мы весим слишком много, поэтому спастись может только кто-то один. Ну тогда спасайся ты. Нет, лучше ты. А почему я? Да потому, черт побери, что ты женщина. Ну и что? Поэтому я дороже стою? Для меня да.

И тут она решила, что им надо во что бы то ни стало помириться. Будет обидно, если после стольких лет совместной жизни, вполне нормальной жизни, один из них утонет – или мы оба утонем – с обидой в сердце. Скажи, почему ты не позволяешь тебя любить? Перестань, я только этим и занимаюсь с тех пор, как мы с тобой познакомились! Луна, хоть и бледная, давала достаточно света, чтобы они могли видеть друг друга. Мариахе хотела придвинуться к мужу и найти защиту в его теплых объятиях, но кровать так сильно качало, что у нее это не получилось.

Вдалеке виднелись светлые точки – по берегу тянулись какие-то поселки. А если попробовать грести вон в ту сторону? Да, грести? И как ты себе это представляешь, если у нас нет весел? Каждый будет грести одной рукой – ты с той стороны, я с этой. А другой рукой надо держаться за матрас или хотя бы за рейки в изголовье кровати – чтобы не свалиться в воду. Но Хосе Мигель ответил, что не желает этого делать – он слишком устал и не видит ни малейшего смысла в таких нелепых попытках спастись, ведь ни от одной из них толку не будет. Оба замолчали. Хорошо еще, что им удавалось оставаться на кровати и что волны их до сих пор не смыли.

Неожиданно на луну наползла туча. Где-то на полминуты море превратилось в огромную глыбу мрака, над которой в бешенстве завывал ветер. Но туча оказалась маленькой, она легко съехала в сторону, и луна снова воцарилась на ночном небосводе. Мариахе поняла, что осталась одна. Хосе Мигель? Ответа не было. Подушка мужа плавала в нескольких метрах от кровати среди неистовых волн. Надеюсь, что он хотя бы не мучился. Она опустила голову – вернее, уронила голову – на сбившиеся в ком мокрые простыни. Пусть свершится воля Господа! И пока она ждала, что ее постигнет та же участь, что и мужа, невольно заснула, во всяком случае, больше не ощущала ни качки, ни падающей сверху ледяной воды, а потом вдруг зазвенел будильник, и Мариахе, чувствуя себя совершенно разбитой, словно всю ночь не смыкала