начали расходиться и снова бродить между шкафов. Худой бледный мужчина отвел Сару к столу с белой скатертью и аккуратными стопками книг, и она села с неестественным выражением человека, за которым внимательно наблюдают во время совершенно обычного действия и который делает вид, что за ним не наблюдают, отчего неестественность проявляется еще больше – неестественная скромность, как когда она поправляла волосы. Ей дали фломастер, перед столом выстроилась очередь желающих автограф, и Сара скрылась из виду за людьми, ожидавшими мгновения наедине. Вы, наверное, уже потеряете терпение, если я скажу, что опять передумала, но правда в том, что, решив не сидеть с публикой, я так и не решила, как действовать дальше. Наверное, думала, она выйдет из магазина там же, где вошла, и мы просто встретимся на тротуаре. Наконец солнце село, наступила ночь, тротуар в болезненно-оранжевом свечении фонаря выглядел уединенным – наверное, даже слишком. Я не внедрилась в публику. Я не пробила четвертую стену ради своего удовольствия, но очередь – уже другое дело. Очередь обещала личную встречу, но по правилам публичной. То есть все улыбаются, никто не убегает. Все эти размышления вызвали долгие колебания, а за это время все остальные в магазине, кто тоже колебался из-за очереди или покупал книгу перед тем, как встать в очередь, уже встали в очередь, так что, наконец войдя в магазин, Карен оказалась последней. На миг в ярком свете магазина, ослепительном после темного тротуара, решение зайти показалось ошибкой. Часто простейшее восприятие – например, когда слепнешь на свету, простояв час в темноте, – приводит к неправильному мышлению – «я ошиблась», – а оно ведет к ощущению – тревожности, – в свою очередь укрепляющему мышление. Один из любимых писателей Карен – а она, может, мало читает художественные книги или то, что продают в магазинах вроде «Скайлайт», но все-таки читает все время и отлично разбирается в любимых темах – написал книгу, по которой она научилась анализировать свои эмоциональные состояния четко, как через призму, не только делающую их видимыми, но и раскладывающую на все составные элементы. Как только этому научишься, трудно не считать остальных слепыми. Предыдущее знакомство со снисхождением, вызванным ее религиозностью, в чем-то помогает скорректировать завышенную самооценку. Помогают и категории, когда, руководствуясь чутьем, раскладываешь похожее с похожим, и благодаря этому умению Карен – хороший профессионал в своей области. В очереди, целиком состоящей из людей, нацелившихся строго на Сару, – людей, которые отказываются даже взглянуть друг на друга, потому что им не хочется верить, что у кого-то еще есть ровно такая же особая связь с Сарой, сформировавшаяся благодаря всего-то одной книге, – у Карен полно времени достать свой экземпляр. В нем закладка все еще лежит на странице 154, отмечая место, где, на взгляд Карен, история закончилась. Если уж для нее, как узнает читатель, не составило особого труда захлопнуть дверь перед носом матери, когда та к ней приехала, ей явно не составит труда закрыть и книгу, где есть ее мать, а сама Карен во всем важном стерта.

Пока очередь ползла вперед, молодая работница магазина шла в обратную сторону. Она вручала каждому стикер и, если надо, ручку.

– Если хотите, чтобы Сара подписала вам книгу, пожалуйста, напишите свое ИМЯ на стикере так, как хотите его видеть, а потом отметьте стикером СТРАНИЦУ, где вам нужен автограф. Большинство выбирает титульную. Если хотите, чтобы она написала только ваше имя, ПОЖАЛУЙСТА, УКАЖИТЕ ТОЛЬКО ЕГО. Если хотите, чтобы она подписала кому-то другому, ПОЖАЛУЙСТА, УКАЖИТЕ ИХ ИМЕНА. Если это подарок на день рождения или по любому другому поводу, пожалуйста, укажите на стикере: «ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ» или другой повод. Спасибо! Кому-нибудь нужна ручка? Нет, стикер вы оставляете себе. Отметьте им страницу, где вам нужен автограф. Чтобы она открыла сразу на ней. Выбирайте сами, но большинство выбирает титульную. Кому-нибудь нужна ручка? Ого, какая вы организованная!

Пока эта система экономии времени раз за разом объяснялась каждому в очереди, Карен уже достала из портфеля пачку стикеров и ручку, написала на стикере «Карен» и заложила титульную страницу. И да, в кавычках. Я хотела, чтобы Сара написала имя в кавычках.

– У меня свои стикеры, – сказала Карен работнице с бейджиком, где было написано «Эмили». Неимоверные усилия Эмили, чтобы сэкономить Саре каких-то полминуты на автограф, говорили, что свое время Эмили не ценит.

– О-о, у вас в твердой обложке, – сказала она. Карен была последней в очереди, не осталось никого, кому нужен стикер или объяснение системы. Эмили продвигалась к белому столу вместе с Карен. Карен ничем не приветствовала ее присутствие. – Обожаю иллюстрацию на твердой обложке, – продолжала она так, будто обложку рисовала Карен. – Ну, – очень хотелось пояснить Эмили, – мягкая обложка тоже красивая. Это просто роскошная книга от начала до конца. Вы уже читали?

– Да, – ответила Карен без зазрения совести, воспринимая вопрос широко. Но, похоже, так просто ей было не спастись. Эмили словно ловила каждое слово Карен. Она словно почувствовала особую связь между Карен и книгой – а может, это у Карен снова неправильное мышление. – Очень внимательно, – добавила Карен, исправляясь после бессмысленной полуправды, о которой Эмили никогда не узнает. Это напомнило Карен о ее многолетней проблеме – привычке угождать другим, даже незнакомцам, безо всяких причин. Она всегда надеялась, что если признать проблему многолетней – то есть распознанной и задокументированной, – то она автоматически останется в прошлом, но пока что не получилось.

– Ого! – с удовольствием сказала Эмили. – Настоящая фанатка!

– О боже. – Голос Сары, до сих пор медоточивый, искусственный и расплывчатый, как белый шум, резко провалился в нижний регистр, будто она мурлыкала какую-то мелодию и вдруг отрыгнула. Потому что предпоследний человек в очереди отошел, как отодвинутый занавес, явив взгляду Карен.

Этого момента она и дожидалась, но из-за Эмили-работницы-книжного пропустила целиком. Или, вернее, не увидела. Но услышала. А хотела увидеть. Хотела увидеть, как Сара проявится в момент паники. А увидела только, как она быстро вскакивает из-за белого стола с редкой для нее ослепительной улыбкой. Под «ослепительной» – dazzling – мы обычно имеем в виду чрезвычайно впечатляющую, красивую или мастерскую улыбку, но еще и такую яркую, что временно вызывает слепоту. Это фреквентатив глагола daze, который означает «сделать так, чтобы человек не мог думать или реагировать соответствующим образом». В старшей школе человек, которого мы зовем мистером Кингсли, задал нам, пятнадцатилетним, песню Razzle Dazzle («Шик-блеск») для прослушивания на постановку «Чикаго» (музыка – Джон Кандер, слова – Фред Эбб). Сара, которая никогда не умела петь, опозорилась. Карен, которая петь умела, спела отлично, но, видимо, ей все