class="p1">– Помнишь, ты говорил – жены провожают мужей на битву и ждут их дома? – я знала, что Птицелов слышит, поэтому продолжала, не дожидаясь ответа. – Так и у женщин есть своя битва, где вам нет места. Воин и мать – если кто-то из них бросит своё дело, переведётся род человеческий.

Я вздохнула и, помолчав, добавила:

– А может, и к лучшему было бы, земля вздохнет свободней. Только я от этого дара не откажусь, Птицелов. Новая жизнь – вот настоящая магия, понимаешь?

Я разжала кулак и посмотрела на семечко. На душе вдруг стало легко. Что бы ни происходило вокруг, у меня теперь одна задача. Справлюсь или нет – жизнь покажет. Но в моей жизни появился новый смысл.

– Прости меня, – глухо сказал Радек, и от этих слов удовлетворение теплой волной омыло душу. Из тыквенного семени показался корешок, затем два листочка, которые начали расти. Словно зачарованная, я смотрела на собственную ладонь и не верила глазам.

Птицелов вдруг вскинулся, и уставился на прорастающую тыкву вместе со мной. А потом ударил по ладони и рыкнул:

– Что ты творишь!

– Новую жизнь, – ошеломленно ответила я, глядя на него шальными веселыми глазами.

– Не трать силы понапрасну, – проворчал Птицелов. – На руках не понесу.

Я фыркнула в ответ – не больно-то и хотелось, отряхнула одежду и направилась в сторону постоялого двора. Радек шёл рядом с каменным лицом и о чём-то размышлял.

– Всё ещё берешь меня в жены? – спросила я вполне серьёзно.

– Я не христианин, если ты об этом, – бросил он в ответ. – Но я построю нам дом.

– И баню, – напомнила я весело, не обращая внимания на хмурые взгляды своего спутника. Взялся за гуж – не говори, что не дюж, так-то, Птицелов. Хотела спросить у него, куда запропастилась Пава, но не стала. Если ворона рыскает где-то на Берендеевом дворе – так тому и быть.

В то самое время молодая царевна остановилась напротив стойла, где бил копытом рыжий, отливавший золотом конь со светлой гривой, и задумалась, подкидывая одной рукой крупное спелое яблоко.

– Пигалица! – прокатился по конюшне звучный голос Ивана, и тут же лязгнул, покидая ножны, меч.

– Оставь, Добрыня, – строго велела Василиса, оборачиваясь, и старый богатырь неохотно убрал лезвие от горла царевича. – Он гость.

– Вежеству не обучен? – мрачно спросил дружинник, и Иван сверкнул глазами, радуясь предстоящей драке. Мужчины и впрямь готовы были сцепиться друг с другом, но Василиса подошла, развела в стороны, и заметила, обращаясь к своему воину:

– Он знал меня раньше, поэтому так назвал.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – отозвался Добрыня, и Василиса подхватила, глядя на Ивана в упор:

– А кто забудет – тому оба. Верно, Иван-царевич? Мой батюшка, поди, видел, как ты в штаны мочился, однако сейчас о том не вспоминает.

Иван запрокинул голову и первый раз за долгое время расхохотался от души.

– Прости, если обидел, – поклонился царевич, отсмеявшись. – Ты и впрямь премудрая, как все величают.

– Игра в тавлеи, однако, даётся хуже, чем владение мечом, – улыбнулась Василиса. – Не сыграешь ли со мной? Заодно и поговорим.

Иван-царевич покосился на Добрыню, не отходившего далеко от своей подопечной, и согласно кивнул.

Глава 38

Встретиться со мной Василиса смогла только после отъезда Ивана. В голубых глазах плескалась печаль, и я, грешным делом, подумала – не о Ваньке ли скучает моя умница. Оказалось, нет:

– Батюшка кланяется и просит уехать.

– Не помогли мои советы? – приподняла я бровь, а царевна только руками махнула:

– Лучше ему, в том-то и дело.

Внутри шевельнулась обида, но её следовало задушить в самом зародыше. Чувствовала – Берендей не желает мне зла, заботится только о землях своих, а теперь ещё о названой дочери.

– Не хочет, чтобы я с тобой рядом была, – задумалась я, и предположила: – А не собрался ли просватать тебя за Ивана?

Говорила шутливо – а поди ж ты, в яблочко попала. Во всяком случае, Василисины щёки мило порозовели.

– До последнего боялась, что он Лалу помилует, – призналась она. – Брату вернёт или в монастырь отправит.

Я про себя подумала, что с него станется и несколько раз кивнула, а Василиса продолжала:

– Добрыня говорит, Иван справный воин. Только он на охоте медведицу пожалел. Говорит – незачем её бить, так и пусть бежит. А стреляет без промаха.

– Ты смотри, великодушный и красавец, каких поискать, – уколола я, и царевна снова зарумянилась, заговорила о другом:

– Как мне найти тебя теперь? Пришлёт ли твой супруг весточку?

– Если жив останется, – проворчала я и подошла к окну, отодвинув в сторону Забаву. Во дворе, сняв рубашки и повязав волосы широкой полосой ткани, пытались убить друг друга Птицелов и Добрыня. По крайней мере, выглядело это именно так, хотя вместо мечей у мужчин в руках были крепкие палки.

– Воевода не обидит, – возразила Василиса и засмеялась: – Если только по башке приложит. Посмотри на них, кто ещё кого.

Я вспомнила, что старый богатырь не только охранял молодую царевну, но и обучал. Стало спокойнее.

– Добрыня сказал, оберучники редко встречаются, поэтому и попросил колдуна сражаться с ним левой рукой, – объяснила Василиса, и я изумленно вытаращилась на неё. Столько времени провела с Птицеловом и не обратила внимания – левша он или правша. Амбидекстры и в моём мире считались большой редкостью – чаще это были переученные левши, чем от рождения равно владеющие обеими руками люди.

Раньше многое бы отдала, чтобы посмотреть на такой поединок, но теперь отчего-то не лежала душа, и я отвернулась от окна. От царевны и это не укрылось.

– Сестрица-Забава правду говорит, что тяжела ты? – в лоб спросила Василиса.

– А ты откуда знаешь! – сердито ахнула я. – Я сама-то ещё не уверена!

– У матушки моей такой же взгляд делался, – печально ответила Забава, оторвавшись от шитья. – Ласковый, задумчивый.

Мы никогда не говорили с ней о её потерях. Даже не знала, сколько человек было в погибшей семье. Но тут девочка добавила так лукаво, что мы рассмеялись:

– И Птицелов у тебя раньше вёдра с водой не отнимал!

– Может, останешься со мной, Забава? – спросила серьёзно Василиса, но та упрямо помотала головой:

– Пока не прогонят, с тёткой Ягой буду. И с ребёночком помочь сумею, тяжело без помощников-то.

– Младенец будет, нет ли – рано судить, – отрезала я, памятуя о риске выкидыша в первую половину беременности и высокой младенческой смертности этого мира. – А вот твою бы жизнь не заесть.

– Забава всегда сможет вернуться сюда, – вмешалась Василиса, и я зыркнула на неё сердито:

– Даже если тебя убьют к тому времени, молодая царевна?

– Подавятся! – усмехнулась, не испугавшись, моя девочка, и я залюбовалась её гордо поднятой головой. Соколица. Только совсем ещё неопытная.

– Кошку-то свою заберёшь в новый дом? – вдруг спросила Василиса. – Птицелов не сказал? Иван привёз мне её в подарок. Надеялся, значит, что вы где-то здесь.

– Я знала, что царевич не злой! Он бы ничего не сделал Богдану и Первуше! – аж подпрыгнула на месте Забава. – Мурка наша!

Я только покосилась на неё, но разубеждать не стала. Быстро же дети всё забывают, а, может, так только когда синяки не свои, а чужие?

– Окотилась недавно, – кивнула Василиса. – Ласковая, как и раньше, всё ей нипочём, знай, мышей таскает.

– Заберу, – задумчиво ответила я и попыталась представить себя на новом месте. Получалось плохо. – Если бы я была Птицеловом, то сидела бы и ела жареных куропаток и орехи с ягодами, а больше ничего бы не делала!

– Быстро надоедает, – послышался смешок от дверей, и я взвизгнула от неожиданности. Радек был единственным знакомым мне мужчиной, который передвигался совершенно бесшумно, даже когда в этом не было никакой необходимости.

– Здрава будь, царевна, – поприветствовал он Василису, склонив голову. – Я уеду через два дня, но прошу дать Яге и Забаве задержаться здесь, на постоялом дворе.

Ох и отвыкла я, чтобы кто-то решал за меня! Между собой мы ещё ничего не обсуждали, но и возразить по существу мне было нечего. Я только спросила:

– А Первак с Богданом что же?

Птицелов посмотрел на меня немного удивлённо. Я часто задавала нелепые с его точки зрения вопросы. Но он давно понял, что очевидное не всегда является таковым для собеседника, поэтому терпеливо пояснил:

– Со мной. Будем ставить дом – пусть