под свое крылышко Сазонова. Хорош тоже этот Роман Филиппович… Свой называется… тесть.

Глухо, будто из другого зала, доносились до Мерцалова неторопливые слова Алтунина о режимных картах, которые должны помочь машинистам водить поезда гораздо экономнее, чем сейчас, о внимании и требовательности друг к другу. Потом кто-то спросил о здоровье Сазонова-старшего. Кто-то предложил навестить его после планерки. А Мерцалов снова подумал: «Странно все же получается». Он тяжело повернулся на стуле и, не дождавшись окончания планерки, вышел на улицу.

Здесь было, хотя и жарко, но не так душно, как в помещении. У крыльца гулял ветерок. Пожилая женщина в сером фартуке поливала из резинового шланга асфальтовые дорожки. Мелкие брызги долетали до Мерцалова, и ему приятно было ощущать их на руках, на лице.

Неожиданно он увидел Римму. Она только что вышла из столовой. Походка у нее была, как всегда, легкая, танцующая. Лицо казалось гордым, независимым.

— Римма! — не зная зачем, позвал Мерцалов.

Она повернулась и удивленно выгнула брови.

— Как ты осмелился? Все время не замечал, обходил и вдруг?..

— А ты ничего не думай, — сказал он глуховатым голосом. — Я просто злой сейчас.

Римма улыбнулась:

— Ох, как страшно! Перепугаться можно!

— Да я не пугаю, — сказал Мерцалов. — Мне обидно. Только что за ваши тяжеловесные поезда прорабатывали. Все грехи на меня валят.

— Завидуют они тебе. А ты не слушай. — Римма предусмотрительно покосилась по сторонам и заговорила вполголоса: — Сергей Сергеевич тебя знаешь как ценит? На каждом диспетчерском совещании только и слышим: «Мерцалов, вот это сила! Вот это мастер своего дела!»

— Правда?

— Чудной ты, Петя. Мне ведь тоже приятно, когда о друге говорят хорошее. — Она склонила голову и носком туфельки ковырнула песок. Потом, загадочно прищурившись, шепнула: — Я даже секретное задание получила.

— Какое же?

— Помочь тебе перекрыть прежний рекорд.

У Мерцалова приятно заныло в груди. Чтобы не выдать этого, он спросил серьезно:

— Зеленая улица будет?

— Конечно, — ответила Римма. — Для тебя, да не сделать… — Она еще раз ковырнула туфелькой песок и заговорщически подмигнула: — А ты все злишься на меня, да? Чудной. — И, вздохнув, медленно пошла к мосту.

Мерцалов посмотрел ей вслед, подумал: «Не пойму я ее никак». И ему впервые стало жаль ее.

8

По пути в депо Елена Гавриловна встретила Лиду с ребенком на руках. Посмотрев ей в лицо, настороженно спросила:

— Почему одни путешествуете?

— Да так получилось. Петя в рейсе. Маме нездоровится.

— Ах, вон что!.. А я ведь подумала: неприятность какая дома… И вчера тоже беспокоилась…

Лида удивленно захлопала ресницами, не понимая, почему у нее дома еще вчера должна была произойти какая-то неприятность? «А может, Чибис знает что-нибудь про Петю?» — подумала она. Но спросить не успела, потому что Елена Гавриловна очень быстро перевела разговор на другое.

— Что же вы так ходите, молодежь? — сказала она с укоризной. — Хотя бы коляску взяли?

— А через мост я разве перетащу коляску, — обидчиво ответила Лида.

— И не надо перетаскивать, — сказала Елена Гавриловна.

— Куда же ее? Бросить?

— Зачем бросать. Вон депо рядом! Оставляйте, пожалуйста!

Лида улыбнулась. Действительно, почему бы не оставлять коляску в депо? Утром оставлять, вечером забирать. Очень даже хорошо. И как это они с Петей сами не догадались. Вот чудные!

— Ничего, теперь будете умнее, — сказала Елена Гавриловна. — А сейчас давайте переправлять малыша вместе!

— Нет, нет, я сама, — запротестовала было Лида. Но Елена Гавриловна и слушать не хотела. Она взяла малыша на руки и неторопливо пошла с ним к мосту. Перед тем, как взойти на ступеньки, внимательно осмотрелась, подобрала отвисшие концы пикейного одеяла.

«И чего она прицепилась ко мне», — с неприязнью подумала Лида. Ей не нравилась Чибис.

Утро было тихое и очень теплое. Солнце только что поднялось над городом и еще не совсем уверенно освещало прибывшие ночью составы, ребристые крыши пакгаузов и сонливые тополя. Над мостом кружились голуби.

Елена Гавриловна осторожно поднималась со ступеньки на ступеньку. Маленький Сережа удивленно таращил свои глазенки на незнакомую няньку. Потом ни с того ни с сего агукнул и засмеялся. Неприязнь у Лиды прошла. Она спросила:

— Может, вам тяжело с непривычки?

— Ну, что вы, — смущенно ответила Елена Гавриловна и еще больше подбодрилась, подняла голову.

Навстречу попадались знакомые. Одни проходили молча, только здоровались, другие шутили:

— Привет молодому пополнению!

— Будущему машинисту салют!

Прошел Сахаров. Прошел, не повернувшись, словно сказав: «Вот вы чем, оказывается, занимаетесь? Ясно».

На самом верху, когда ступени кончились, Елена Гавриловна повернулась к спутнице и, как бы между прочим, сказала:

— Недавно к вашим заходила. Посидели за чаем, поговорили. Скучают они без вас.

— Я знаю, — кивнула Лида. — Все время зовут обратно.

— Что ж, возвращайтесь. Разве лучше вот так путешествовать.

— Не лучше, но…

— Что «но»?

Ответа не было. Подождав немного, Елена Гавриловна опять спросила:

— Не желаете, значит, переселяться?

— Да я что… я хоть сегодня, — чистосердечно призналась Лида, — Петя никак не решится.

Елена Гавриловна замедлила шаги. Она была готова остановиться даже посредине моста, лишь бы не прервать разговора. Слегка повернувшись к спутнице, она сказала сочувственным тоном:

— Эх, Петр, Петр!.. Ведь ему так необходимо быть вместе с Романом Филипповичем. Кстати, вы слышали про вчерашнее?

— Нет, а что?

— С Сазоновым он поспорил. Но ничего особенного. Мы соберемся, поговорим. Уладится дело. А вы, пожалуйста, не трожьте его дома. Пусть успокоится. Что волновать будет, заходите прямо ко мне. Хорошо?

Лида кивнула и вдруг забеспокоилась:

— Ну что я шествую, как барыня. Давайте мне ребенка. Теперь я сама.

— Не выдумывайте, — строго ответила Чибис. — Вот сойдем вниз, тогда и понесете сами.

Внизу они остановились возле забора. Передав Лиде ребенка, Елена Гавриловна попросила:

— Вы на меня не обижайтесь. Ничего я плохого не сказала. А вот к родителям вам перебраться нужно и как можно скорее.

И хотя Лида ничего на это не ответила, Елена Гавриловна все же осталась довольна встречей.

«Теперь поговорить бы с самим Мерцаловым, — рассуждала по пути в депо Елена Гавриловна. — Ведь его возвращение в дом к тестю не просто примирение. Это была бы победа человека над собой, над своим эгоизмом. Вот что главное».

Мысли ее прервал Сахаров. Он вошел следом за ней в комнату партийного бюро и бросил на стол только что сорванное со стены объявление.

— Этого еще не хватало!

На белом квадратном листе было написано кистью:

«Во вторник в 18.00 состоится товарищеский разговор о недостойном поведении П. С. Мерцалова. Приглашаются все желающие».

— И что же тут плохого? — спросила Чибис. — Товарищи хотят побеседовать по душам, выяснить отношения.