не мог думать ни о чем другом, кроме еды. Он мечтал о ростбифе и йоркширском пудинге, отбивных из ягненка, стейке и пироге с почками. Хьюго вынул банку, найденную среди обломков, и прикинул, сможет ли открыть ее своим ножом. Он хотел отдать банку Софии, но она была так довольна голубем и шелком, что он припрятал этот сюрприз на потом. Он повертел банку в руке и отставил в сторону — он рискует повредить лезвие ножа. А вдруг там окажется что-то, что нельзя съесть, пока не приготовишь, — томатная паста, например. София наверняка придет сегодня вечером, может, и кусочек голубиного мяса принесет.

Но она не пришла. Большую часть ночи он просидел, прислушиваясь к каждому звуку, но не расслышал ничего, кроме легких вздохов ветра среди деревьев и травы. Две ночи без нее. Что-то, видимо, случилось. В голову лезли мысли одна тягостнее другой: немцы вернулись и забрали ее; в нее ударила молния во время грозы; она заболела и теперь лежит дома, медленно угасая.

Внезапно Хьюго обнаружил, что молится так, как никогда раньше не молился. «Мне все равно, что со мной случится, Господи, только защити ее!» А потом на всякий случай добавил молитву, обращенную к Деве Марии.

Должно быть, он задремал, потому что услышал, как его будто издалека окликают по имени. Он открыл глаза и увидел ее, стоящую в дверях на фоне яркого солнечного света.

— Езус Мария! — воскликнула она. — Да тут целое озеро! Тебе повезло, что ты не утонул. — И она подошла к нему. — Бедный, бедный мой Уго. Прости, что я оставила тебя одного так надолго. Той ночью, когда была гроза, я не смогла уйти.

— Я понимаю, — кивнул Хьюго. — Я и не хотел бы, чтобы ты рисковала и приходила в такую грозу.

— Я бы пришла, — сказала она, — но мой сын болен. У него была высокая температура. Он хотел спать со своей мамой, и он боится грома. Он не спал и цеплялся за меня всю ночь. А вчера жар усилился. Нам пришлось позвать доктора. Доктор говорит, что у него тонзиллит и ему придется удалить гланды.

Хьюго не понимал, что она имеет в виду, пока она не указала на свое горло.

— Ах вот оно что! Миндалины… — сказал он.

— Но мы не сможем добраться даже до ближайшей больницы. Транспорта нет. Поэтому доктор дал Ренцо несколько таблеток сульфатов в надежде, что ему станет лучше.

— Улучшение наступило?

Она кивнула:

— Он провел всю ночь со мной в обнимку, бедный ребенок, мокрый от пота. Сегодня утром он выглядел слабеньким, но лихорадка спала, слава святым.

— Ты наверняка обратилась к святому Блезу? — спросил Хьюго, пытаясь заставить ее улыбнуться, но она насупилась.

— Никогда не насмехайся над силой святых, Уго. Именно они ходатайствуют за нас перед Богом. И да, я молилась святому Блезу.

— Прости. Я не насмехался. Я просто хотел, чтобы ты улыбнулась, — сказал он. — Но тебе не стоило приходить при свете дня. Вчера на дороге внизу были немцы.

— Мы видели. Американцы бомбили их. Интересно, они попали, нет? И наши партизаны, они тоже устроили засаду на грузовик, полный немцев, и перерезали им всем глотки.

— И вас не пугает мысль, что немцы будут мстить за такие действия? — спросил он.

— А как они узнают, из какой деревни пришли партизаны? Они, скорее, решат, что это английские или американские солдаты проникают сюда под покровом темноты.

— И все же тебе не стоит рисковать, приходя сюда средь бела дня. Что, если тебя увидят?

— Даже если и увидят, — сказала она. — Бенито сказал, что он нашел свежие грибы после дождя, фунги ди боско — наши любимые. Я сказала, что сейчас же пойду и сама поищу, взяла свою корзину и ушла. Бабушка сидит с Ренцо, который сейчас спокойно спит. Если я принесу домой свежих грибов, какая это будет радость! Это значит, что у меня будет повод снова ходить в лес. Это еще одно маленькое чудо. Обычно в конце декабря грибов не бывает. Но дожди были не очень холодными, и морозов не было. Так что если я смогу найти грибы, вернусь домой героиней. И в следующий раз я приготовлю нам грибной суп. Но сначала… — Она полезла в корзину и поставила миску, накрытую толстой тканью, на скамейку перед ним. — Посмотри, что я принесла тебе сегодня! Я сварила отличный суп из нашей части голубя.

— Части? Ты поделила голубя? — Он недоверчиво уставился на нее, вспоминая, какой маленькой была мертвая птица в его руках.

— Я оставила хороший кусок, чтобы на бульон хватило, и дала остатки синьоре Гуччи в обмен на каплю масла и горсть муки. Теперь я смогу сделать пасту. Не хорошую пасту с яйцами, а только из муки, воды и масла. Но лучше что-то, чем ничего, а? Мы, итальянцы, не можем долго жить без нашей пасты.

Она засмеялась. Хьюго вспомнил о консервах.

— У меня есть еще одно маленькое сокровище для тебя. — Он выудил банку из вещей. — Я нашел ее среди обломков. Я не знаю, что внутри, но надеюсь, это какая-нибудь еда.

Она приняла этот дар с благоговением, как будто он оказывал ей большую честь.

— Спасибо, Уго. Надеюсь, когда мы ее откроем, нас будет ждать хороший сюрприз!

— Я потом схожу и посмотрю, может, там и другие есть, — сказал он. — Мне просто сложно передвигаться.

— Лучше не стоит. Ты должен позаботиться о том, чтобы не упасть и не пораниться снова. Может, к Новому году ты достаточно окрепнешь, чтобы сбежать и выйти к союзникам, когда они двинутся на север.

— Я на это надеюсь.

Она смотрела на него задумчивым взглядом, и он почувствовал, что она не хочет, чтобы он покинул ее. И ему тоже жаль было расставаться с ней.

— Я хотел бы нарисовать твой портрет, — внезапно сказал он.

Она ответила ему смущенной улыбкой.

— Мой?

— Да. Увы, у меня нет красок и холста. Но я сделаю набросок, чтобы, когда вернусь домой, вспомнить каждую деталь.

— У тебя есть бумага? — спросила она.

— У меня есть пустая пачка из-под сигарет. Я могу развернуть ее и рисовать на обороте.

— О, у тебя закончились сигареты? Какая жалость!

— Самое время бросить курить. От этого ровно никакой пользы. А теперь сядь на скамейку.

София послушно села, как он сказал, застенчиво глядя на него. Он достал свой карандаш и принялся рисовать. Она была явно смущена, но глаза ее блестели, выражая удовольствие от внимания, которое он уделял ей, и диковинной чести быть нарисованной.

— Расскажи мне о