«Датч-Киллсе». Бухгалтерский учет был невыносимо скучен. Кем еще можно стать? Может, преподавателем? В декабре в колледже устроили ярмарку вакансий для выпускников, и Питер прогулялся по ней, рассматривая стенды. Маркетинг, реклама, консалтинг, здравоохранение, туризм, страхование, работа с детьми. Департамент исправительных учреждений. Департамент транспорта. «Старбакс». «Сирс». Местная жилищно-коммунальная компания. Камденский аквапарк. У всех были яркие постеры, вазы с конфетами и улыбчивый персонал. Все вакансии относились к Нью-Джерси или Нью-Йорку, и Питер почувствовал себя бабочкой, насаженной на булавку. А ведь перед ним лежала огромная страна. Он только что прочел биографию звезды американской легкой атлетики Стива Префонтейна и грезил Орегоном. А еще Колорадо. И Калифорнией.

Во сне Питер задавал матери вопросы, на которые она отказывалась отвечать. Иногда ему снилось, что он приносит ей зачетку, как детсадовец, которому не терпится похвастаться золотыми звездочками, а она бросает ее на холодный линолеум, даже не взглянув. Когда по дороге на соревнования в Сиракузы их автобус остановился в Олбани, чтобы ребятам перекусить, размяться и сходить в туалет, Питер поймал себя на том, что озирается, словно боится быть замеченным. Пока его товарищи доедали, он вышел в вестибюль кафе и уставился на карту штата, испещренную ломаными линиями дорог.

Питер убеждал себя, что не стал звать Кейт на день рождения Джорджа потому, что и сам-то не особо туда хотел. Дяде он сказал, что один раз виделся с дочкой Глисона и они вдвоем сходили в бар. Джордж был в шоке. За каким дьяволом ему понадобилось встречаться с этой девчонкой, спросил он, ему проблем в жизни мало?

– Она что, из любителей поворошить прошлое? Или ее отец подослал? Может, он хочет подать гражданский иск? – гадал Джордж.

Тогда он еще жил в старой квартире, они пытались починить кондиционер. Лежа на вздувшемся от конденсата паркете, Джордж глядел снизу на внутренний блок на стене.

– Нет, она не такая, – ответил Питер и сменил тему.

Кейт отрезала крашеные кончики волос, стерла с ногтей лак и отправилась на собеседование. Ей предложили место криминалиста в полиции Нью-Йорка. До этого она думала стать инженером, потом биохимиком и даже целую неделю всерьез размышляла о карьере агронома, пока не сообразила, что в Нью-Йорке такой работы не найти. Но стоило Кейт, одетой в дурацкий коричневый костюм, доставшийся по наследству от Натали и Сары, переступить порог криминальной лаборатории в Джамейке, как она почувствовала, что это место как раз для нее.

– Вы не боитесь культурного шока? – спросил доктор Лерер, встретивший ее в кабинете, заставленном микроскопами и бунзеновскими горелками.

Кейт не боялась: она выросла в этой культуре и прекрасно понимала ее язык.

Питеру оставалось только позавидовать такой решимости. Кейт давно определилась с жизненным поприщем, и даже варианты, из которых она выбирала, были схожими. Она знала, чего хочет, и уверенно двигалась к цели. А Питер то собирался пойти в тренеры, то думал учиться дальше, чтобы стать преподавателем.

– Я согласилась. С первого июня выхожу на работу.

– В Нью-Йорке.

– Да, лаборатория в Куинсе.

– Вот так взяла и согласилась?

– Ну да. А что? Ты, как я посмотрю, не очень за меня рад.

– Конечно, рад. Но это значит, мы остаемся в Нью-Йорке.

– Получается, что так. А ты хотел куда-то уехать?

Они никогда не обсуждали жизнь после колледжа. Но оба, не сговариваясь, решили, что будут держаться вместе.

– Трудно сказать. Я думал, мы с тобой могли бы отправиться туда, где нас никто не знает.

– Ясно, – озадаченно проговорила Кейт. – А зачем нам ехать туда, где нас никто не знает?

Питер и сам не знал. Иногда он представлял, как попадает в совершенно незнакомое место, поднимается на вершину горы и смотрит на лежащую у его ног неведомую землю. Это было непередаваемое чувство.

Их выпускные совпали, а значит, встречу с родными друг друга был повод отложить. На церемонию к Питеру пришли Джордж и Розалин. Однокурсники собирались продолжить веселье в неофициальной обстановке, но Питер распрощался с ними и объявил, что отправляется обедать с дядей. Джорджу и Розалин он сказал, что идет праздновать с друзьями, так что они могут пообедать вдвоем, а сам прошел две мили по проселочной дороге до бара, в котором собирался в полном одиночестве посмотреть игру «Янкиз». По пути ему попались развалины детского лимонадного киоска. В траве валялась игрушечная касса, из щели в ящике торчала купюра в один доллар.

На лето Питер переехал к Джорджу и Розалин и снова попросился в бригаду сварщиков. «Мне только на время», – повторял он все первые выходные, пока Розалин не накрыла его руку прохладной ладонью и не велела прекратить извиняться. В его спальне невыносимо пахло ароматической смесью из сухих цветов – от нее у Питера болела голова, даже после того, как он накрыл миску полотенцем и убрал на нижнюю полку в стенном шкафу. Джордж был скорее растерян, чем разочарован тем, что племянник так и не определился с планами на жизнь. Когда они вдвоем спешили на смену с ланчбоксами в руках, он говорил, что рад компании, а потом принимался расспрашивать Питера о курсе по ведению бизнеса, который тот прослушал в колледже, будто хотел напомнить выпускнику, ради чего тот учился.

В первый день на работе Питер надеялся встретить старых товарищей. Когда через несколько дней они так и не объявились, он решил расспросить остальных. Парень, к которому он подошел, удивился, что Питер ничего не знает. Оказалось, что Джон Сальваторе серьезно покалечился и вряд ли сможет вернуться на работу. Оставалось только гадать, успел ли он купить дом, на который положил глаз, и сделать предложение своей девушке. Зато Джимми Макгри, как оказалось, был на месте, но Питер целую неделю не мог его узнать. Джимми сильно располнел, а обветренное лицо, наоборот, осунулось. Теперь он выглядел на десять лет старше Питера. Питер подошел к Джимми как-то утром и поинтересовался, удалось ли накопить на «камаро».

– А, я тебя помню, – протянул Джимми. – Ты сынок босса.

– Не сынок, племянник.

– Скажи-ка, племянник, сколько дней тебя мурыжили, пока работу дали? У меня кузен тут уже несколько недель ждет. У него, между прочим, только что ребенок родился. А брата моего месяц мариновали.

Питера приняли сразу: он, по совету Джорджа, встал в очередь у ворот и вышел вперед, когда назвали его имя.

– Прости, – пробормотал он, толком не зная, за что извиняется.

В тот день он заработал три сотни баксов, если без налогов. А деньги были нужны. Не оставаться же на всю жизнь в дядиной квартире,