Мо Жань с готовностью оттопырил мизинец.

Ши Мэй не знал, плакать ему или смеяться:

– Сколько тебе лет, а? Ведешь себя как ребенок!

– Давать клятву на мизинцах можно и в восемь, и в восемнадцать, и даже в восемьдесят восемь. Что в этом такого ребяческого?

С этими словами Мо Жань, озорно улыбаясь, схватил правую руку Ши Мэя и отогнул мизинец. Ши Мэя его выходка и раздражала, и веселила, но поделать он все равно ничего не мог, так что в конце концов просто позволил Мо Жаню творить все что ему вздумается.

Откуда ему было знать, что Мо Жань схватит его мизинец и вместо того, чтобы соединить с ним свой, хитро прищурится и с улыбкой прикажет:

– Цзяньгуй, за работу!

Едва слышно прошуршав по его запястью, Цзяньгуй молниеносно бросилась к руке Ши Мэя и крепко обвязала его мизинец, уцепившись за все еще оттопыренный мизинец Мо Жаня противоположным концом.

Теперь этот симпатичный юноша улыбался так же довольно, как иной хитрый лис-оборотень, которому наконец удалось вознестись на небеса.

– Поздравляю, ты попался! – сообщил Ши Мэю ликующий Мо Жань, на щеках которого от улыбки проступили глубокие ямочки.

– Ах ты!.. – Ши Мэю хотелось плакать и хохотать одновременно. – Скорее отпусти меня.

– Погоди, не торопись, – улыбаясь, сказал Мо Жань. – Сперва я задам тебе несколько вопросов, а потом сразу отпущу.

На самом деле у Мо Жаня на душе было тревожно еще с тех самых пор, как на озере Цзиньчэн Ши Мэй не смог открыть ларец «Чансянсы». Конечно, тогда он был в перчатках и не мог коснуться ларца напрямую, но Мо Жань все равно никак не мог успокоиться. Вдобавок в конце концов ларец еще и открыл не кто иной, как Чу Ваньнин.

Чу Ваньнин… Как такое могло случиться?

Мо Жань был уверен, что «Чансянсы» просто сломался, но ему требовалось подтверждение, и юноша решил, что лучше всего будет убедиться в своей правоте с помощью Цзяньгуй.

В своих крепких дружеских чувствах к Ши Мэю Мо Жань ни капли не сомневался, но переживал, что сам он мог не значить для Ши Мэя ровным счетом ничего. Касаемо же тех слов, что Ши Мэй произнес тогда в озере Цзиньчэн… Вполне возможно, что все произошедшее Мо Жаню только привиделось.

Обладающий мягким и кротким нравом Ши Мэй всегда был добр ко всем без исключения, в отличие от того же Чу Ваньнина, который раздражал всех и каждого, целыми днями разгуливая с лицом злобной мачехи, у которой взяли в долг и забыли вернуть.

Пусть Тасянь-цзюнь и был неотесанным деревенщиной, когда он желал сблизиться с кем-то и заботиться о нем, его обуревали такие сложные чувства, что в этих хитросплетениях впору было запутаться насмерть.

Хотя Мо Жань был до крайности взволнован, он продолжал шутить и посмеиваться, напуская на себя беззаботный вид. Он решил сперва намеренно задать Ши Мэю несколько пустяковых вопросов, дабы подвести к ответу на тот, самый главный.

– Так, прежде всего: что ты думаешь о Сюэ Мэне?

Мизинец Ши Мэя укололо болью, и он, не стерпев, честно ответил:

– Молодой господин – хороший человек, но чересчур уж прямолинеен. Иногда его прямолинейность прямо-таки невыносима.

Мо Жань захлопал в ладоши и рассмеялся:

– Ого, и тебе тоже бывает сложно его терпеть? Ха-ха-ха… Неудивительно, он же такой мерзкий!

– Говори тише, – попросил покрасневший Ши Мэй. – Нельзя, чтобы молодой господин услышал.

– Ладно-ладно, – улыбнулся Мо Жань. – Но я жутко рад слышать то, как ты скверно о нем отзываешься.

Ши Мэй ошеломленно промолчал.

– Так, а что ты думаешь об учителе? – продолжал Мо Жань.

– Учитель тоже очень хороший, но его нрав несколько…

Судя по виду Ши Мэя, он очень не хотел обсуждать Чу Ваньнина, но ничего не мог поделать, ведь Цзяньгуй по-прежнему обхватывала его палец. Какое-то время он молчал, кусая губы, а потом все же с обидой произнес:

– У него несколько вспыльчивый нрав.

– «Несколько», ха-ха… Да он неимоверно вспыльчив! То и дело сердится, а рассердившись, отказывается это признавать. Да любой самой капризной наложнице или даже императрице легче угодить, чем ему.

Стоявший в углу Чу Ваньнин прислушивался к их разговору с мрачным интересом.

– Но если ты с самого начала знал, какой дурной у наставника нрав, почему же пошел к нему в ученики? – вдруг с любопытством спросил Мо Жань.

– Учитель выглядит холодным и безучастным, но у него доброе сердце, – ответил Ши Мэй. – Пусть мои врожденные способности гораздо хуже, чем у других, он никогда не считал меня безнадежным. Он сказал, что учиться может каждый, и, раз уж я не силен в бою, он обучил меня исцеляющим техникам. Наставник… всегда был очень добр ко мне.

Мо Жань выслушал Ши Мэя, и радостная улыбка вдруг сползла с его лица. Повисло молчание.

Спустя какое-то время Мо Жань вновь заговорил:

– И где же он был добр? Просто обучил кое-чему и время от времени присматривает за тобой. Да любой другой наставник делал бы то же самое.

– Но это не то же самое…

– И ничего он не добр! – надул щеки разозлившийся Мо Жань. – Все, что он для тебя делает, мог бы делать и я!

Ши Мэй замолк.

Наступившая неловкая тишина помогла Мо Жаню постепенно успокоиться и погасить внезапно вспыхнувшее пламя злости. Видя, что Ши Мэй молчит, опустив глаза в землю, Мо Жань вдруг устыдился и тихо произнес:

– Прости.

– Ничего страшного, – ответил Ши Мэй.

Однако прошло еще несколько мгновений, и он неожиданно заговорил вновь:

– Однажды, несколько лет назад, когда тебя еще не было на пике Сышэн, я куда-то шел, и вдруг начался ливень. В то время я еще не был ничьим учеником и, пока бежал под дождем, встретил его. Заметив меня, жалкого и вымокшего до нитки, он позволил мне укрыться под своим красным зонтом, который он держал в руках. Я был наслышан о его холодности и черствости, поэтому, идя с ним рядом, ужасно волновался.

– А потом?

– Потом? – мягко переспросил Ши Мэй. – Потом мы просто всю дорогу шли молча.

Мо Жань тут же согласно закивал:

– Он жутко скучный тип, с ним совершенно не о чем поговорить.

– Да, учитель неразговорчив. – На губах Ши Мэя расцвела слабая улыбка. – Однако, когда он довел меня до двери и я повернулся, чтобы выразить ему свою благодарность, я вдруг заметил, что его правый рукав насквозь промок. Я же всю дорогу шел слева от него, и на меня не упало ни капли.

Мо Жань молчал.