Глава 5

Спаси и сохрани!

Через полчаса батарея остыла окончательно, и температура в квартире понизилась до пятнадцати градусов — мы натянули свитера, штаны, теплые носки. Я поставил на стол антикварную керосиновую лампу, заправил ее горючим, что дал Петрович, зажег фитиль — вот уж не думал, что буду использовать ее по назначению — она давала равномерный свет, в то время как от сквозняка, гуляющего по квартире, огонек свечей колыхался, и тени на стене то укорачивались, то сжимались, увеличивая нервозность.

А так создавалось подобие уюта. Мама включила газовую конфорку и поставила огромную кастрюлю воды, чтобы, нагреваясь, она отдавала тепло вместо батареи, и не сушило воздух. Щенка положили на грелку, и он сразу затих и уснул.

Спать было рано, я откопал на балконе домино, стряхнул пыль с деревянной коробки, принес в кухню и сказал:

— Будем играть.

Наташка закатила глаза и изрекла:

— Господи, мы как деды в парке, что ли, будем козла забивать?

— Это интересная игра, — не согласилась мама, грустно улыбнулась, погладила коробочку.

— Я не умею, — скривился Борис.

— Это несложно. — Я раздал по пять костей, остальные высыпал на «базар». — Свои фишки никому не показывайте. Давайте начинать, вы по ходу сообразите. Смысл игры: как можно быстрее избавиться от костяшек. — Вот эти точки — числа. Начинает костяшка 6:6. Есть у кого-то?

Все покачали головами.

— Если нет, то — костяшка 5:5.

— Эта? — сверкнул глазами Боря, показывая мне свою костяшку, я кивнул, и он припечатал ее к столу с характерным звуком.

— Ходим по часовой стрелке, — внес дополнение я. — Следующая Наташа. Ты можешь поставить только фишку с «пятерками». Есть?

Сестра помотала головой.

— Плохо. Значит, тебе надо идти на «базар» и брать фишки до тех пор, пока не попадется «пятерка». Тяни.

Сестра нагребла две костяшки, только на третий раз ей повезло. Я объяснил дальше, и игра пошла. От Бори, которому поначалу везло, удача отвернулась, и он психовал. Мама снисходительно улыбалась.

Поначалу мы сосредоточились на игре и забыли об урагане, лишь синхронно вздрагивали, если вдруг на улице было особенно громко. А когда поняли, что к чему, и втянулись, мама заговорила:

— Это набор моего отца, деда Николая, вы его не помните.

— Я помню! — сказала Наташка, сосредоточенно глядя на свои костяшки. — Смутно, но помню. Большой такой, и улыбается. Одно воспоминание только. Пашке год был, когда он умер. А Боря вообще деда не застал.

— Хорошо, что хоть с Шевкетом помирились, — сказала мама.

— Ага, — согласился я, — хоть знаем, кто это такой — дед. Без него мы многое потеряли бы.

В той реальности у нас — ни деда, ни бабушки, а они ведь классные!

Мама поделилась воспоминаниями:

— Когда мы с Ирой были детьми, то часто вечерами играли в домино: я, мама, папа, сестра. Телевизор был только у соседей. Играло радио, мы пили чай с пышными оладьями или «хворостом» и ставили на кон конфеты. В гости приходили соседи: тетя Поля покойная, Золотько с детьми, и тогда мы играли в карты: в «мокрую курицу», «ведьму», «пьяницу». Так душевно было!

Мне подумалось, что в девяностые простенькие настолки еще были в порядке вещей, люди собирались вечерами, как мы сейчас, разговаривали обо всяком, делились мыслями, и семья превращалась в единое целое, забывались ссоры и недомолвки. Старики рассказывали про войну, родители — о своем детстве, у каждой семьи были свои истории и легенды.

Мы были этого лишены, а теперь обретали. Ураган сблизил нас так, как никакая радость или горе не сближали. Надо чаще устраивать такие посиделки.

Положив последнюю костяшку, Наташка взвизгнула и вскочила.

— Я выиграла, е-е-е! Пойду позвоню, узнаю, что там у кого.

В прихожей затрещал телефонный диск, донесся Наташкин возглас:

— Тю, блин! Связи хана, прикиньте?

Мама заварила чай и предложила:

— Давайте «хворост» нажарим? Все равно газ горит.

— Давай! — поддержал ее идею Борис.

Из прихожей вернулась Наташка, скрестила руки на груди и проворчала:

— Ваще жопа! Телефон не работает. А если кому-то «скорую» надо или милицию?

— Не повезло этому кому-то, — сказала мама и принялась замешивать тесто для «хвороста».

Наташка достала скалку, переложила из руки в руку, дождалась, когда мама закончит, выхватила кусок теста и на столе раскатала до толщины бумаги, после чего порезала на ромбики, сделала надрез в середине и вывернула каждый.

— Это не хворост, а какие-то жабы, — скривился Боря.

— Меня Андрей научил. Говорил, мама его так делала. Они вкусные.

— Записываем: Боря отказывает от сладкого, — с издевкой произнесла Натка.

— Эй, да че вы! Нет! — возразил брат. — Я пошутил!

К этому моменту мама довела подсолнечное масло в сковороде до кипения, а Борис в ступке перетер сахар в пудру.

Затрещали кусочки теста на сковородке, вздуваясь и покрываясь пузырьками. Я рассказал анекдот:

— Пришел Иван-царевич во французский ресторан, заказал фирменное блюдо — лягушку. Собрался есть, уронил. Ударилась лягушка о пол, стала красной девицей. Бил-бил Иван красну девицу о пол — не превращается обратно в лягушку. Пришлось есть так.

Грянул смех, даже мама захохотала, и одновременно задребезжали стекла, что-то как впечаталось в стену, что мы аж шарахнулись от окна.

— Это что так? — спросил Боря дрогнувшим голосом.

Я ответил:

— Шифер и крыши летают.

— Хоть не с нашего дома сорвало? — забеспокоилась мама. — Зальет же!

— Завтра увидим, — сказал я и вспомнил двухэтажный ветхий дом, где жили беспризорники, которым я отнес вещи.

Дом был в сотне метров от моря и, наверное, превратился в сплошную сосульку. Как они там? Укутались с головы до ног, сбились в кучу, греются теплом друг друга.

А узбек как? Нашел ли убежище?

А моряки затонувших судов? Вот где адище, у нас тут, считай, Ташкент.

Наташка выложила жареных «жабок» на тарелку, Боря посыпал их сахарной пудрой, мама разлила чай по чашкам, от них потянулись ниточки пара.

Боря первым цапнул жабку, хрустнул, зажмурился от удовольствия и проговорил с набитым ртом:

— Вку-уфно. — Прожевав, он добавил: — А играть будем еще?

— Будем. — Наташка принялась раздавать фишки. — Как же классно в школе стало без Джусихи! Молодец Пашка, революцию устроил, и ее поперли.

— Сама ушла, — предположил я, поймав мамин удивленный