— Довольно этой болтовни, — оборвала её Артемида. — Вы знаете, зачем мы пришли, Мойры.

— Да, — захихикала Атропа. — За Сизифом.

— За Сизифом, — отозвалась Артемида твёрдым голосом.

— Он у вас⁈ — а это был голос Аполлона, требовательный, чуть визгливый. Этот Бог был не так уж и глуп и во многом действительно талантлив, но его часто губила общая беда всех Богов: громадное самолюбие. Впрочем, эго Аполлона была, пожалуй, даже выше, чем у большинства его родных: он привык быть золотым мальчиком во всех смыслах, Богом-солнцем (чем порой доводил до бешенства Гелиоса, оравшего, чтобы Аполлон не лез на его территорию), самым лучшим, самым прекрасным, самым блистающим…

Вот и сейчас он говорил с Мойрами как бы немного свысока, будто с нижестоящими. Это с ними-то!..

Или… или Аполлон просто пытался спрятать за этой бравадой свой страх?

— Зачем он к вам приходил? — не дав старухам ответить на прошлый вопрос, выпалил он. — О чём вы говорили?

Клото усмехнулась — холодным, арктически ледяным тоном.

— Ты правда хочешь устроить нам допрос, мальчик?

— Я… Ч-что вы…

Да уж; теперь паника в его голосе была спрятана куда хуже. Кажется, Аполлону очень неуютно находиться здесь, в этом маленьком домике.

— Простите моего брата за дерзость, — вновь заговорила Артемида. — Но это и впрямь важно. Найти Сизифа — наша задача; мы посланы волей Зевса. А волю Зевса должны уважать даже вы, Мудрейшие.

— Мы уважаем волю Зевса, — сообщила в ответ Лахеса. — А Зевс должен уважать нас. Вы пришли в наш дом незваными и устраиваете шум. Помните, что это наша территория — неприкосновенная территория. Никаких допросов, никаких обысков…

— Т-так значит, он здесь? — снова не выдержал Аполлон. — Послушайте, Мудрейшие… при всём уважении к вам, он не один из вас. Отдайте его и мы уйдём…

— Я не говорила, что он здесь, — теперь тон Лахесы тоже был холоден. — Я говорила о том, что наш дом — не место для подобного поведения.

— Значит, он не здесь?..

Ну что за идиот. Ничему не учится!

— Этого моя сестра тоже не говорила, — тон Атропы ничем не отличался от тона её сестёр. — Может быть, начнёшь уже слушать, что мы тебе говорим, невежа?

— Э-эй! — Аполлон, судя по тому, как сдвинулись зайчики на стене, отступил на пару шагов назад. — Не забывайтесь, Мудрейшие. Мы уважаем вас, н-но мы всё ещё Боги… властители Мироздания…

Внизу повисла тишина — я бы сказал, гробовая; можно было бы представить всё, что сейчас могли бы сказать Аполлону три сестры — о неумолимой судьбе, о том, что ей подчиняются Боги, о том, что для Мойр нет разницы между Богами и муравьями…

Но Мойры молчали. Может быть, потому, что Аполлон и так знал то, что они могли бы ему сказать?

Позади меня вновь что-то тихо прошуршало; обернувшись, я увидел за спиной то, чего не заметил поначалу, когда только шагнул в темноту чердака.

Там, позади, расстилалось бесконечное золотое поле — шевелящееся, тихо колыхающееся и слегка шуршащее. Миллионы и миллиарды литок, трущихся друг от друга; целый океан золотых нитей. Где-то нити лежали гладко, где-то вздымались ввысь или падали с потолка; чем дольше я на них смотрел, тем дальше уходил мой взор в бесконечность этого грандиозного, космогонического плетения.

Судьба. Все судьбы живущих ныне — от мельчайшей травинки до Зевса или Одина; все они здесь. Я вглядывался, и нити словно набирали свечение — золотое, белое, красное, зелёное…

Значит, здесь прячут сёстры свою пряжу?

И зачем они втолкнули меня сюда? Чтобы я коснулся нитей судьбы — или наоборот, чтобы держался от них подальше?

— Кхм-кхм, — откашлялась Артемида, перебив мою мысль и заставив меня вновь обернуться к щели. — Мудрейшие… я понимаю, что слова моего брата дерзки, но поймите и вы: Сизиф приговорён Зевсом к смерти за преступления против Богов, и наша задача, как посланников отца — обнаружить его, где бы он ни был.

Она шагнула вперёд; я увидел её внизу — высокая, но тонкая фигура, россыпь золотых волос; такая же, как тысячу лет назад.

— В конце концов, — заключила она, — при всём уважении к вам, Мудрейшие — разве Судьба не обязана быть беспристрастной?

— Разве кто-то может назвать нас пристрастными? — сухо усмехнулась Клото. — Мы ни слова не сказали о Сизифе.

— Вот именно! — вставил Аполлон. — Вы…

Он осёкся и замолчал; зайчики на стене вновь сместились.

— Мы говорили об уважении к нам, — весомо сообщила Атропа. — Вы пришли в наш дом, дети Зевса, прервали наше уединение. С порога начали хамить нам, чего-то требовать…

— В нашем доме вы — наши гости, — продолжила её мысль Лахеса. — А наши гости либо ведут себя так, как подобает вежливым гостям… либо выметаются вон. Это вы, Боги, способны уяснить?

Я не видел лица Артемиды, но отчего-то живо представил, как скрипнули от досады её зубы. Да, она на порядок умнее братца, сдержаннее и умеет прикинуться вежливой. Но всё же и её не миновала общебожественная мания величия. Даже тогда, в тот раз, в тот самый момент, когда мы…

Упс; я поморщился. В виске стрельнуло острой болью.

А Артемида резко подняла голову вверх; в глазах мелькнул огонь охотничьего азарта.

— Он здесь, — отрезала Богиня охоты.

Что⁈ Вот чёрт… Она что, может чувствовать мои мысли о ней? Я думал, то проклятие просто заставляет меня молчать, и всё…

— Да! — возликовал Аполлон. — Я же говорил! Послушайте, мудрейшие; мы очень сильно вас уважаем, но всё-таки пришли не к вам, а за ним, по делу, и дело это важно для самого Зевса…

— Братец… заткнись, будь добр, и не делай всё ещё хуже, чем есть, — свистящим шёпотом выдохнула Артемида, шаря глазами вокруг. Кажется, она не видела, где именно я нахожусь — лишь чуяла, что я где-то рядом, совсем близко. — Мудрейшие. Нам нужен Сизиф, и, уважая вас, мы готовы выслушать, что вы попросите за его выдачу.

Я оглядывался по сторонам. Насколько старухи смогут их задержать? Насколько поможет… то, что я у них только что получил? Уходить бы, но куда… из этого чердака один выход — вниз. А вокруг лишь моря, равнины, пустыни нитей, чьё свечение становится всё