В летней кухне, как и в доме, топилась печь, охала и вздыхала, запивая огонь ветром. Пахло сосновой смолой и мятой, и еще немного — выпечкой. На тарелке меня ждала шарлотка, испеченная по старинке в духовке, и чашка чаю.

Мы строили планы, что купим, когда разбогатеем, Каналья грезил мотоциклом, Каюк жаловался, что мопедом некому похвастаться, а я мысленно строил дом, изыскивал средства.

Интересно, где этот участок? Есть ли к нему подъездные пути? Обжитое это место или нет? Скорее всего, он находится возле виноградников на пригорке, не доходя до Верхней Михайловки, где живут Лялины. А может, и нет. Может, возле кладбища, где Караси. Там место более козырное, и к морю ближе, но, если участок в низине, где роется ручей, не следует делать покупку — рано или поздно его затопит.

Про акции я молчал, тему поднял Каналья:

— Зря вы, Эльза Марковна, внука не слушаете. Вот я купил три акции «МММ» по 9300, а они уже по 18500!

— Сегодня 25 400, — улыбнулся я.

— Надо еще брать, а работа встала, эх! — пожаловался Каналья. — Я ж ремонт дома делаю.

— Молодую жену приведешь? — ехидно прищурилась бабушка.

Каналья не уловил иронии, ответил:

— Не хочется что-то, я привык один. Душа ни к кому не лежит, а они не понимают, им — семью, детей, ЗАГС. Не к ночи будь помянут.

— Поздно акции покупать, — сменил тему я. — Скоро их сливать надо, пока все медным тазом не накрылось.

Бабушка продолжала ехидно щуриться, звеня ложкой в чашке, и вдруг замерла, свела брови у переносицы, глаза ее округлились, и она уставилась на меня так, словно у меня выросла лишняя часть тела.

— На акции написано, — проговорила бабушка, — что она стоит тысячу рублей, но на самом деле — двадцать! Сколько же их у тебя, господи!

Акции я предусмотрительно сложил в конверт и заклеил его, чтобы не травмировать ее психику. Она из дома не выйдет, зная, что у нее хранится три миллиона, на которые можно купить квартиру. Нет, не просто не выйдет, а окопается и будет с ружьем дежурить денно и нощно. Спать не сможет и умрет от истощения.

— Могло быть больше, не успел, — уклончиво ответил я.

Только бы не стала говорить, что лежит богатство под половицей в зале вместе со всеми ее накоплениями! Но не зря я выбрал бабушку казначеем: она не сдала меня ни умышленно, ни случайно. Мама всем приятельницам уже разболтала бы по простоте душевной, желая похвастаться, какие у нее умные дети.

— Не рискуй! — посоветовала бабушка. — Продавай, пока не поздно! Лучше синица в руках!

— Я предпочту не журавля, а уточку — жирненькую, на новый год с яблоками запечем. Поверь, пока рано продавать…

— Ты, главное, не забудь сказать, когда придет пора, — попросил Каналья.

— Само собой.

— А что за акции? Зачем они? — вставил свои пять копеек Каюк.

Пришлось ему читать лекцию про ваучеры, акции и финансовые пирамиды, с которыми связываться опасно. Закончив, я доел шарлотку, и мы с Канальей поехали на вокзал. Сдав товар, Каналья вызвался отвезти меня домой, остановился возле пункта продажи акций, чтобы собственными глазами увидеть курс, вернулся довольный, поделился мыслью:

— Если и дальше так пойдет, сдам акции в конце декабря, и денег хватит, чтобы арендовать еще один гараж где-нибудь неподалеку от нашего.

— Я и говорил, что ориентировочно в феврале получится, — поддержал его я. — Заодно к работникам присмотришься, старшего назначишь. А я со своего дохода возьму самые ходовые расходники для «Жигулей» и «Москвичей». Может, сам в Москву сгоняю, или дед на новый год привезет, он все приехать в гости грозился.

— Было бы хорошо, — говорил Каналья, ни на миг не отвлекаясь от работы. — Маляр нужен. После урагана страшно представить, какой вал битых машин к нам повезут!

— В идеале нужен подъемник, с ним проще, чем в яме ковыряться, — развил тему я. — Узнаешь, где его брать, и цену вопроса?

Алексей кивнул, я скосил глаза на его ногу — все время забываю, что у него протез, он так передвигается, что не скажешь.

Домой я приехал, когда уже стемнело, поднялся на второй этаж, готовый сразу же звонить по объявлению, но с порога почувствовал запах корвалола и забыл, чего хотел.

Ну что опять случилось?

Наташка смотрела телик, скрестив руки на груди, в спальне под завывания Булановой мама рыдала так, что аж захлебывалась. Боря рисовал.

— Что стряслось? — спросил я у Натки, снимая куртку.

Наташка пожала плечами.

— Дела амурные. Ничего не сказала, закрылась у себя и вот…

Боря обернулся и ляпнул не в тему:

— Прикинь, Барик пропал!

Я не воспринял его слова всерьез и отмахнулся:

— Он давно пропал, боится, что затравим его за преступление отца.

— Не, ваще пропал! — стоял на своем брат. — Вчера ночевать не пришел, мать на уши всех поставила, заявление написала. Типа ищут. Наши тоже собрались, поселок прочесали. Я тоже ходил! Глухо, как под землю Барик провалился.

Вспомнились поиски Инны, и я передернул плечами.

— Как думаешь, куда он мог деться? — продолжил Боря. — Его мама сказала, что он никогда бы с ней так не поступил, и случилась беда.

— Я не настолько хорошо его знаю, чтобы знать, где он шляется, но достаточно, чтобы сказать: он мог еще и не так поступить.

На кухне я вытащил из авоськи муку, сахар и бабушкины гостинцы: клубничное варенье в банке, бутылку молока и ощипанную и выпотрошенную курицу, задумался над тем, что сейчас куры (нормальные, домашние, а не ножки Буша) жесткие; даже если это выращенные на мясо бройлеры, кости у них каменные — не разгрызешь. А в будущем даже фермерские куры будут такие, словно еще при жизни пару часов провели в скороварке.

Однако Боря не сдавался, пошел следом за мной.

— И куда, думаешь, Барик подался в мороз и холод? — не унимался он.

— В гости к кому-нибудь пошел, где сытно и тепло, — предположил я, — и домой ему лень идти, а что там мать по стенам бегает — плевать. Гнилушки, они такие.

— Ну, может. — Боря поскреб в затылке и добавил: — А еще знаешь что? Джусиха шею свернула. Ну, не совсем свернула, она