А откуда у нас деньги? Пушнина да рыба — вот все наше богатство. Манса злой стал, все забрал. Меха забрал, рыба забрал, лодка забрал, сеть забрал. А главный манса потом сказал, что этого мало. И забрал всех молодой женщин из стойбища. Всех до единой. Сказал — в счет долга забрал. Драться стала, сопротивляться — манса их ружьем побил, а двоих, самых смелых, насмерть стрелял. Вот так, Курила-дахаи[1]. Кто заступится за наша, лесной человек?

Я слушал его горький рассказ и понимал, что слова Захара о печальном положении гольдов нисколько не являются преувеличением. Рабство! В середине девятнадцатого века! Забирать женщин в счет долгов… Похоже, кому-то так и не объяснили, что левый берег Амура принадлежит теперь России! Или плохо объяснили, или с первого раза они не поняли!

— А почему же они не сопротивлялись? — спросил я. — Все стойбища вместе? Дать им отпор?

Анга печально покачал головой.

— Мало наша, капитан. Разный-разный наша. Каждое стойбище свой вождь, свой закон. А манса много-много, ружья иметь, солдата иметь. Наша люди их не одолеть.

— Как ты думаешь, если мы предложим людям из того стойбища помочь вернуть их женщин, будут они работать на нашем прииске?

Анга задумчиво покачал головой.

— Наша люди никому теперь не верят!

— Но ведь они хотели бы вернуть своих жен?

— Очень хотеть. Охотник тяжело без женщина!

— Если бы они были уверены, что мы их не обманем, пошли бы работать на прииск?

— Моя думать, что они пойти. Они все делать, чтобы вернуть женщина, — спустя пару минут ответил Аанга.

— Скажи, не проходят ли в это время года по Амуру большие русские пароходы? Из Благовещенска или, может быть, из самого Хабаровска? И можно ли как-то на такой пароход попасть, если вдруг возникнет такая крайняя необходимость? Или хотя бы какую-нибудь весточку передать с ним?

— Большой лодка с дымом ходят, как же не ходить. Не часто, конечно, но бывают. И торговцы с разным товаром иногда проходят. Но редко ходить. Люди говорят, что из Благовещенска лодка с дымом по Амур идут, к самому морю. А через наш край чаще лодка идет, всегда вниз по течению.

— Анга, ты, случайно, не знаешь, когда примерно можно ожидать очередной пароход из Благовещенска здесь, в наших краях?

Анга снова надолго задумался, внимательно глядя то на реку, то на звездное небо, словно сверяясь с какими-то одному ему известными тайными приметами.

— Дней через десять, может, через двенадцать, должен быть один такой, — сказал он наконец неторопливо. — Если погода хорошая будет стоять и вода в реке не сильно упадет. Он всегда примерно в это время здесь ходит, перед самый холод, торопится успеть. Он всегда два дня стоять рядом с наш стойбище, запасать дрова!

Эта информация была для меня на вес золота. Пароход! Возможность быстро и относительно безопасно выбраться из этой таежной глуши, если вдруг что-то пойдет не так. Или, наоборот, способ доставить сюда что-то очень нужное из России — например, настоящий инструмент, порох, свинец, медикаменты. Ведь нам придется снабжать рабочих продовольствием и инструментом! Конечно, везти все это из Забайкалья трудно, чай не ближний свет, но особенно выбирать не приходится. Впрочем, примерно в ста верстах выше по течению оставался маньчжурский городок Бэйцзи, тот самый, возле которого нас пытались досмотреть маньчжуры. Вероятно, там тоже можно было бы прикупить толику каких-то полезных для нас вещей.

Что ж, пришло время переходить к главному вопросу, ради которого я и проделал этот путь.

— Анга, а нет ли у тебя каких-нибудь бумажных китайских денег? Например, из города Бейцзи или еще какого-то по соседству?

Старик задумчиво пригладил свою редкую седую бороду.

— Люди стойбища иметь какой-то бумажка. Манза давать за шкурка соболь и белка.

— Скажи людям, что мы готовы выменять их на табак и порох!

Анга отлучился ненадолго, и к утру у нас было несколько образцов маньчжурских бумажных денег.

Перед сном я и со своими спутниками переговорил.

— Владимир, — объявил я Левицкому, — я думаю, вам с Сафаром следует пока остаться здесь. Ждите пароход и, как только он придет, поговорите с капитаном. Он должен знать, где тут поблизости можно прикупить инструмент, да и другие припасы.

Однако корнет со мной не согласился.

— Серж, нет ни малейшей необходимости столько времени нам тут торчать! Если пароход прибудет не ранее чем через семь или десять дней, мы уж лучше вернемся с тобой в лагерь! К тому же нужно взять побольше золотого песка.

Я согласился. Попрощавшись с Ангой и горячо поблагодарив старого нанайца, велел ему особенно внимательно следить за рекой и немедленно сообщить мне, если они заметят вдали долгожданный дымок русского парохода. Купив напоследок у нанайцев сушеной рыбы и одежды из рыбьей кожи, мы отправились в обратный путь.

На душе было легко и радостно. Дело сдвинулось с мертвой точки: у нас, можно сказать, появилась связь с «большой землей», возможность получать припасы и, главное, сбывать золото. Впереди рисовались самые радужные перспективы…

Мы шли по узкой таежной тропе, болтая с Левицким о будущем обустройстве нашего прииска. Сафар шел впереди, насвистывая какую-то незатейливую мелодию. И вдруг я почувствовал то знакомое мне леденящее ощущение чужого взгляда в спину. Замолчав и резко обернувшись, я никого не увидел. Тайга стояла тихая, недвижная, лишь ветер шелестел в вершинах кедров. Но чувство опасности не проходило.

Сделав знак своим спутникам замолчать, я замедлил шаг, стараясь идти как можно тише, внимательно осматриваясь и прислушиваясь к каждому шороху. Сердце тревожно стучало в груди. Радость от утренних успехов сменилась тревогой и ощущением надвигающейся беды. Тайга, еще недавно казавшаяся такой щедрой и гостеприимной, снова явила свой звериный оскал.

Пройдя еще несколько десятков шагов, я вдруг услышал впереди слева какой-то шум — треск сучьев, приглушенные голоса. Я замер, прислушиваясь. Голоса были явно русские, Припав к земле, я осторожно выглянул из-за густых зарослей.

На небольшой полянке, у двух больших шалашей, суетились несколько мужчин. Одеты они были в рваные, грязные посконные рубахи и штаны, на ногах — унты, перевязанные выше колен сыромятными ремешками. В руках у них были тяжелые, заостренные колья. Лица их, обросшие щетиной, были изможденными и злыми.

«Беглые каторжники, — мелькнула мысль. — Или просто лихие люди, разбойники».

[1] Большой Курила.

Глава 19