— Скажите, вы ведь раньше действительно казнили невиновных, да?

— Да, Кайзер. Такое было, к сожалению, — отвечают, глядя мне в глаза.

— И часто это происходит? — вновь уточняю я, хотя уже знаю ответ.

— Редко. Весьма редко.

Я выдыхаю и медленно поворачиваюсь обратно на стекло. Четыре человека ждут моего приговора. И мой глаз… он бессилен. Он может лишь показать темноту, но не может определить её природу. Я смотрю на каждого из них, пытаясь найти хоть какую-то подсказку, хоть малейший намек. Но нет. Темнота в их душах настолько похожа, что различить её оттенки просто невозможно.

Но внезапно что-то щелкает в моей голове.

«Но ведь у меня есть… не только глаз», — медленно осознаю я, чувствуя, как по телу разливается знакомое тепло, — «У меня есть нечто большее!»

Я делаю шаг вперед, и охранники напрягаются. Они видят что-то в моих глазах, что заставляет их нервничать.

— Выведите всех, кроме этих четверых, — командую я, не отрывая взгляда от заключённых, мой голос звучит уверенно, в нем нет ни тени сомнения.

— Что вы задумали, господин Кайзер? — напрягается один из офицеров.

— Я хочу зайти к ним, — произношу я спокойно, хотя внутри всё кипит от предвкушения.

По комнате проносится волна перешёптываний. Военные переглядываются, явно обеспокоенные моей просьбой. Я вижу страх в их глазах — не за себя, за меня. Для них я всё ещё ребёнок, которого нужно защищать, плюс явно привилегированный — аж по рекомендации Императора.

Но как говорил Барон, слушая мои истории: «Яйца у тебя здоровенные. Стальные, сцуко».

Я не боюсь. Я должен сделать то, что должен.

— Это слишком опасно, — качает головой старший офицер, — Они всё ещё подозреваемые в тяжких преступлениях. Мы не можем рисковать вашей безопасностью. Если что-то случится…

— Можете, — перебиваю я, и в моем голосе звенит сталь, — Более того — должны. Таковы мои условия. Вы сами согласились на них. При всех заявляю — все риски на мне, я на них настоял, и никто не виновен. Записали? Теперь впускайте.

— Но господин, — пытается возразить другой офицер, — Даже если один из них…

— Я знаю, что делаю, — поворачиваюсь к ним, расправляя плечи, — Доверьтесь. А если не выйдет… ну, не выйдет.

В комнате повисает тяжелая тишина. Я чувствую, как во мне нарастает сила — не темная энергия Гнева или развратная мощь Похоти, а что-то чистое, светлое, правильное.

Я ведь каждый день читаю дневник Мученика. И ещё ни разу я не увидел там практичных советов или техник, и я всё больше и больше подозреваю, что Архив вёл меня именно к Легиону.

Но то, что я видел там регулярно — философию человека, спасшего мир.

Нужно верить. Не быть глупцом и идиотом — Мученик тоже не пошёл бы закрывать разлом, если бы не знал о потенциальном успехе. Но именно вера… что если она действительно станет оружием?

Несколько долгих секунд офицеры смотрят на меня. Я вижу в их глазах целую гамму эмоций — сомнение, страх за мою безопасность, надежду… Они действительно хотят верить, что я могу помочь. Что у меня есть ответ там, где они зашли в тупик… у ребёнка, хах.

— Хорошо, — наконец кивает старший, словно принимая тяжелейшее решение в своей жизни, — Но при малейших признаках опасности мы врываемся. Без предупреждения.

Я киваю. Это справедливо. Они выполняют свой долг, как и я — свой.

Остальных заключённых уводят. Процессия движется медленно — никто не хочет спешить, все понимают серьезность момента. В комнате остаются только четверо неопределённых — они стоят неподвижно, настороженно следя за происходящим.

Я делаю глубокий вдох и шагаю к двери. Каждый шаг отдается во мне волной силы. Она нарастает, заполняет меня целиком, как струится по венам! С каждым шагом уверенность растет. Это правильно. Это необходимо.

Я — проводник высшей силы, инструмент божественного правосудия. И эта сила требует действий.

До двери один шаг. И прежде чем его совершить… я выдыхаю и натягиваю золотую маску, которую на всякий случай взял с собой.

Не стоит им видеть лицо Трибунала.

Дверь открывается с тяжелым металлическим лязгом, я захожу внутрь, и она закрывается за моей спиной. Четыре пары глаз впиваются в меня — настороженные, напуганные, злые…

Повисла тяжёлая секунда перед решающим действием. Они понимали, что я — козырь. Не мог обычный ребёнок зайти в такое время. Пружина сжалась, и все осознавали… сейчас она выстрелит.

И она выстреливает.

Я щёлкаю пальцами, и энергия Небес проходит через мою голову, материализуя остроконечный Нимб! Его вид, аура, сила говорят за себя — это не просто украшение, а символ Высшей Власти.

Моя рука гудит, золотая энергия скапливается в меридианах, и, как учил Тай…

Я смешиваю её с другой энергией — Жаром.

*ВЖУУХ*! Рука покрывается священным пламенем, и я взмахиваю рукой, накрывая огнём всё помещение!

«Глаз Шеня видит тьму», — я слышал шипение и чей-то крик, — «Но ведь… Справедливость работает по иным механизмам»

Я ощущаю, что пламя, будто живое — ищет, вынюхивает, пробует на вкус грехи жертв! Она не просто их видит, она определяет их тяжесть! Взвешивает их. Словно суд, словно… ну да, Справедливость.

«Пользователь, мы достигаем перегрева!»

Я сжимаю ладонь, прерывая поток святого пламени. Яркий свет перестаёт заполнять всю комнату, и я наконец вижу, что натворил.

Трое заключённых жмурятся. У них слегка подпалились волосы, появилось пара ожогов, но это словно неудачный загар под палящим солнцем. Неприятно, щиплет, больно! Но это не смертельно.

В отличие от мужчины, с которого кожа слезала волдырями. Он стоял на коленях и мычал, сцепив зубы!

— Ты… ты! Я ЗНАЮ ЧТО ТЫ СЕЙЧАС СДЕЛАЛ! — зарычал он, — СУКА, Я НЕ ВЕРНУСЬ В ТЮРЬМУ!

«Пользователь, обнаружены волны энергопсихоза. Но ещё не случился»

Он резко хватает стакан, разбивает его и швыряется на меня с осколком! В его глазах пылает ненависть, ярость, что я его выдал! Он понял, что у него уже нет никакого выхода! Дверь позади открывается, и военные уже норовят его схватить! Они бегут меня спасать!

Но было поздно — со всей силы преступник вонзает осколок мне прямо в артерию.

— Сдохни, су…

БАХ! Я пробиваю некротическим кулаком ему под грудь, а взрыв болотного цвета крошит его рёбра, отбрасывая тушку в стену!

— Мыа-а-а! — замычал от