- А кто, интересно, должен был бы командовать? Ты? Неврастеник и трус, только и умеющий, что костерить всех на чем свет стоит?

- Заткнитесь оба! – повысил голос капитан Вольфганг, - Не до вас сейчас.

Сейчас было действительно не до них. Сейчас было вообще ни до чего, кроме здоровья несчастного Фридриха, распростертого на полу и действий серьезного Райвена, что-то делающего с его раной, закрыв глаза.

Пашка, за время их небольшого путешествия немного поднаторевший в вопросах магии темпоров, приблизительно представлял, что делает юноша, но, не будучи уверен, озвучивать это не хотел – ему казалось, что Райв сейчас не лечит рану, не помогает ей затянуться, что он делает нечто другое, нечто большее и сильное… Темпор отменял сам факт ранения, поворачивал время вспять не для целого человека, а лишь для одного небольшого участка его тела. Сил на это, должно быть, требовалось немало, и отвлекать сейчас паренька казалось не только глупым, но и опасным. Кто знает, что произойдет, если сила его вдруг рассеется и, вместо того, чтобы убирать рану с головы художника, сделает… что-нибудь еще?

Прошла минута, началась вторая. Пленники, столь невежливо заткнутые, хмуро безмолвствовали; друзья Фридриха, изнывая от беспокойства, не находили сил выдавить из себя хоть слово. Райвен не открывал глаз.

Он знал, он чувствовал, как под его ладонью медленно восстанавливаются, вновь срастаясь, проломленные кости, как занимают свое законное место разорванные ткани и мельчайшие сосуды вновь начинают питать мозг кровью. Как место ранения затягивает кожа, как от раны не остается даже и следа, словно ее никогда не было… и никогда больше не будет.

Он ощущал, как прохладная кожа под его пальцами постепенно теплеет, слышал, как выравнивается дыхание несчастного пострадавшего, и ощущение это наполняло его сердце таким восторгом, что хотелось вскочить и заплясать на радостях. Он смог, смог! Научился, сумел, он… он и в самом деле вырос.

Фридрих глубоко, уверенно вздохнул. Темные ресницы его дрогнули, медленно поднимаясь; в мутных поначалу голубых глазах отразилась радость узнавания. Бледные еще мгновение назад, но стремительно возвращающие краски жизни губы дрогнули, растягиваясь в улыбке.

- Ты все-таки вернулся, - все еще хрипловато, с маленьким усилием, прошептал он, - Мой маленький вороненок…

Райвен вздрогнул, едва не убирая руку от уже почти исчезнувшей раны и растерянно уставился на пришедшего в себя человека. Несколько секунд он пораженно молчал, потом мотнул головой, прижимая ладонь к его виску сильнее.

- Не говори… ничего не говори пока, отец, ты должен беречь силы. Осталось совсем немного.

Фридрих, который едва ли не с мига знакомства с этим мальчуганом только и мечтал, что услышать из его уст слово «отец», обращенное к нему, глубоко вздохнул и вновь закрыл глаза, ощущая, как по всему телу приятным теплом разливается счастье.

- Главное, что ты не пострадал, сынок, - тихо проговорил он, не в силах утаить улыбку. Райвен улыбнулся в ответ, целиком сосредотачиваясь на завершении исцеления.

Немцы, сидящие у окна, кто на стуле, кто на столе, а кто – Ганс, подошедший последним, - и прямо на полу, переглянулись. Очаровательная сцена грубых сердец совершенно не тронула (быть может, исключая лишь более чувствительного Альбрехта), но определенное недоумение все-таки вызвала.

- Что за хрень? – Ганс, морщась, задрал голову, взирая на новоявленного командира Гюнтера, - Так он что же, отец пацана?

Кёллер равнодушно пожал плечами – ответа он не знал, да и, в общем, не хотел знать, полагая сию информацию, в свете всего остального, бессмысленной.

- Видели? – он перевел взгляд с одного однополчанина на другого, - Мальчишка его вылечил! Прикосновением, черт возьми, вылечил рану, которую нельзя вылечить! Сколько раз я такое видел – от таких ран подыхают, черт возьми, и вот – на тебе! Как, как?!

- Не кипятись, - Альбрехт глубоко вздохнул и, осуждающе качнув головой, устремил взгляд на раненного. Темпор с тем уже закончил, и теперь Фридрих лежал довольно свободно и расслабленно, счастливо улыбаясь, а не вставал только потому, что названный сын велел ему немного повременить с этим. Мотивировал он свою просьбу возможностью головокружения.

- Я вообще уже ничего не понимаю, - продолжил раненный пленник, - Они все тут, по-моему, со сдвигом малость. Говорят, будто война давно в прошлом… но эти двое – явно солдаты, у капитана даже автомат в руках! Он меня ранил, а потом сам же и перевязал, и русский ему помог… С русскими они дружат. Опять же, потому, что, как говорят, войны больше нет! Но если ее нет – то почему Фридрих ранен? И почему с такой раной он сначала себя чувствовал хорошо, а потом слег? Да и, в конце концов, почему он сейчас выглядит моложе, чем когда мы были с ним в одном отряде, если это действительно будущее?! Что-то тут не так…

Ганс красноречиво сплюнул на пол, скрещивая руки на груди.

- Ну и наблюдение, охренеть можно! «Что-то тут не так» - да тут все не так, придурок! Не так с самого начала, как мы сюда попали, как раздолбали ко всем чертям замок… Ох, чуяло мое сердце, что не к добру это, не надо было Нойманну в бутылку лезть!

- Дитрих Нойманн был отважным человеком, - Гюнтер нахмурился, - И я считаю, что погиб он достойно, не изменив своим принципам. Не тебе судить его, особенно сейчас. Что сделано, то сделано, Ганс, прошлого не вернуть, осталось понять, что нам делать теперь. Мы с этой девчонкой… побывали в другом времени. По крайней мере, так сказала она, если я правильно понял ее странную речь. Что-то она все твердила «завтра, завтра»… - он покачал головой, - Но судя по всему, что я видел, поверить, что мы находимся в будущем, я вполне могу. Даже могу поверить, что войны больше нет, и только мы, как идиоты, носимся с автоматами и стреляем в гражданских. Только не пойму пока, кто победил…

Пашка, находящийся к пленным ближе всех и на всякий случай прислушивающийся к их разговорам, услышав последнюю фразу, самодовольно ухмыльнулся.

- Мы, - вежливо известил он, поворачиваясь и одновременно пожимая плечами, - Мы победили, мужик, мы, русские. Только не надо сейчас плакать и расстраиваться – это свершившийся исторический факт, который изменить не может даже Райвен.

Гюнтер, и в самом деле ощущающий себя среди пленников главным, к явному неудовольствию Ганса, предпочел ответить лично, хмурясь и чуть склоняя голову набок.

- Как он меняет время?