одной-две, ссылаясь на то, что денег у людей нет, соответственно, нет выручки. Грудастой Карины, которая интересовалась Канальей, и вовсе на работе не оказалось. В итоге мы оббегали город вдоль и поперек, ломились в каждую дверь, но продать удалось еще только две пачки. Итого тринадцать. Шестьдесят пять тысяч чистыми, сто шестьдесят девять с учетом вложенного, минус три — зарплата Ильи.

В понедельник я обещал купить десять акций, это сто двадцать тысяч, и вина на сто двадцать тысяч у разных рабочих винзавода, в том числе у мамы. Поскольку средняя цена за бутылку — 300 рублей, мне предстояло приобрести тридцать три ящика по двенадцать бутылок — это на год вперед. Ну, может, перед новым годом москвичи решат шикануть и купят дорогого вина. Ну, относительно дорогого, ведь для выдержанного в дубе вина 1200 рублей, то есть доллар — не цена. Мне оно досталось вообще по четыреста. Молодое — по двести пятьдесят-триста, но и оно было вполне достойным.

Изначально я столько брать не планировал, ведь деду отправлялось за раз по двадцать-тридцать бутылок, но это был обязательный довесок к акциям, людям некуда было девать товар. И нужны были деньги, зарплату ведь задерживали.

Сегодня, в воскресенье, был полный и абсолютный провал: шесть пачек кофе. Тридцать тысяч рублей чистыми, семьдесят восемь грязными, минус трешка Ильи. Потрепанный ураганом курортный городок еще не пришел в себя, все тратилось на остекление окон и устранение прочих повреждений

Итого на руках у меня было двести сорок три тысячи, на три тысячи больше, чем требовалось отдать. И, хотя я уложился, настроение было препаскудным. Я пытался с собой договориться, уверял себя, что зажрался: девяносто тысяч чистыми за два дня — это очень много, о такой сумме многие могут только мечтать. Временами получалось утешится. Но, только я успокаивался, глядя на проплывающие за окном автобуса огоньки порта, как возвращалось осознание, что этот вид дохода изжил себя.

Тринадцать тысяч за пачку — это очень дорого. Скоро вообще зарплаты платить перестанут, и тогда останется бартер и доход от мастерской, ведь хозяева машин — люди состоятельные.

Расстраивало меня несколько вещей: во-первых, я лишался источника дохода, который мой и только мой. Автомастерская была завязана на Каналью и деда, торговля в Москве — на деда, бартер только маячил в перспективе, и я планировал развить это дело с отчимом, у которого «КАМАЗ».

Еще очень хотелось подарить Боре фотоаппарат «Полароид», но теперь было ясно, что не уложусь: Каналье привезли три ушатанные иномарки, требовалось закупить запчасти почти на пятьсот баксов, а совсем немного, что оставалось — отдать бабушке, чтобы расплатилась с бригадиром, который разнюхал, где какие фрукты остались в «холодильниках», и привозил ей груши, виноград и яблоки.

И еще бабушка выполняла роль курьера, я платил ей полторы тысячи за поездку, две — проводникам за контрабанду и полторы-две — услуги водителя.

Случилось то, чего боялся Каналья: мастерская стала меньше приносить за счет зарплаты рабочим, в совокупности с доходом от запчастей чистыми получалось чуть меньше тридцати тысяч, по десять-тринадцать на человека, сорок — учитывая закупочную стоимость автозапчастей. Как ни крути, не укладываюсь, минимум шестьсот баксов надо передать деду. С учетом того, что Каналья согласился вкинуть свои зарплатные, не хватало ста тысяч. Это минут те самые четыре акции «МММ», которые я ухитрился не продать в течении недели, и в понедельник на разнице стоимости должен материализовать из воздуха минимум двадцатку.

Еще два понедельника — и буду скидывать все акции. Пора. Правда, делать это надо не здесь, а посвятить воскресенье поездкам по пунктам продажи акций в соседних городах, где меня не знают. Жаба расквакалась, что ничего не предвещает беды, и распродавать их надо, когда начнутся гонения на Мавроди. Вроде бы логично, вот только реальность уже не та, никто не знает, что будет здесь, и лучше не жадничать, а перестраховаться. Потому четыре акции продам прямо завтра на рынке, сейчас нельзя, потому что цена старая — 25400. А в понедельник они будут стоить больше тридцати тысяч, как раз все дыры закрою, и двадцатка останется на текущие расходы.

Сегодня друзья должны сдать деньги на закупку товара в Москве. Все-таки неправильно, чтобы у детей не было выходных, и они работали. Но по-другому они не могли бы позволить себе даже самое необходимое.

Со мной рядом сидел Илья, читал Стругацких и так увлекся, что не реагировал на происходящее.

А я думал о близком и далеком, о близких и далеких и пытался разложить будущее по полочкам, понимая, что полочек-то не хватает! Мелкому уже недостает места, все валится, и я забываю, что запланировал, если не записываю в ежедневник — тот самый, с замком, который подарил директор за ремонт в спортзале.

Пока Илья был занят, я достал ежедневник из рюкзака. Важное дело на следующей неделе осталось одно — усыновление сирот. Все упиралось в то, что Людмила не умела давать взятки. Да и я не умел. Все знают, что взятка — преступление. Поощрение коррупционеров порождает еще большую коррупцию. Но что делать, когда на кону судьбы маленьких людей? Что делать, когда без взятки тебя не станет слушать вообще никто?

Потому на среду я запланировал поход в органы опеки на 16.00. Сразу после школы и рвану туда. «Полароид» для Бориса придется отложить на новый год, когда я стану миллионером. Уж двести баксов выделить смогу.

— Как отчим? — спросил Илья, захлопывая книгу.

Ответил я честно:

— Терпимо. Я с ним поговорил по-взрослому, он вроде бы услышал. Вежливый, деликатный, куда не надо, нос не сует. Не так свободно в квартире стало, зато мама счастлива.

Был, правда, один нюанс, связанный с маминым счастьем: слишком громкие ночные звуки, от которых я иногда просыпался и Боря, наверное, тоже. Отец вел себя тихо, теперь же мама словно одержима инкубом. Зато ясно, почему за мужчину, не одаренного ни внешностью, ни харизмой, столь жесткая конкуренция: он так талантлив кое в чем другом.

Прошлого меня такая активность удивила бы: это же надо, сорок пять лет мужчине, а может, еще как может! Но мне самому было сорок шесть, и на что способен мужчина в таком возрасте, я немного в курсе.

Ну и еще нюанс: умственные способности Алексеича. Он верил во всякую белиберду: экстрасенсов и ведьм, в вытекающий через пупок мед, в йети, живущих в горах, и ни в одной области, кроме устройства автомобилей, не был развит. Но я считал неэтичным говорить