хозяина дома, то есть за меня. Назло гостям отпиваю только один глоток и ставлю стопку обратно на стол. Стопка, к слову, кривоватая и мутная, граммов на сто пятьдесят.

— Не пойдёт так! — ревёт медведем Елисей, возмущённый до глубины души. — Обидеть хочешь?

— Дохтор пить запретил, — отвечаю спокойно, не ведясь на уговоры, — расшибся давеча на телеге.

Мордовороты тут же потускнели лицами — явно расстроились. Не иначе моё пьяное состояние им для чего-то нужно. Ясно как божий день. Переглядываются между собой, думая, что я этого не замечаю. Лешка бы, может, и не заметил. Но Герман Карлович в его теле уже собаку съел в подобных делах.

Плавно, пока не набухались гости, перевожу разговор на нужные мне дела — прошу достать несколько мешков картошки.

— Есть у меня с собой эта чертово яблоко, проросла уже. Отдал бы за так, но лучше поменяю, да хоть на рыбку копченую, уж очень она у тебя хороша! — кивает головой купец на белорыбицу.

Кстати, а откуда у меня такая вкусная рыбка? Волга далековато отсюда, километров двадцать будет.

— И ещё — томаты другого сорта есть? — вспомнил я неказистость своих плодов.

— Томато? Что за штука такая? — переспросил купец, не понимая, о чём речь.

— Ну, помидоры такие… Красные, жёлтые, — попытался пояснить я.

Наконец, меня поняли.

— Любовные ягоды то. У нас их все «псинками» зовут. Да брал же ты весной их у меня, неужели не прижились? — деловито спросил Карп Петрович.

— Другой сорт хочу, — сконфузился я. — А ещё желаю продать пистолет.

— Тот, батюшкин, от француза доставшийся? Я возьму! — рявкнул Елисей, который уже тяпнул грамм триста, не меньше, своего натур продукта.

— Да ты со мной сначала рассчитайся, — хитро заметил Карп Петрович, скрестив руки на груди и глядя на Елисея.

Елисей, не обращая внимания на упрёк, выдвинул свой бартер:

— А давай сменяем! Ты мне пистолет, а я тебе щенка от своей легавой! — предложил он с таким видом, будто делал мне невероятное одолжение.

— Да я не охотник, зачем мне щенок? Я же и своих продал! — отбрехиваюсь от мены я.

— Мне и продал, лопух. Задешево, — говорит Елисей и оба гостя ржут, не стесняясь моего присутствия. — Не хочешь на щеня, давай на девку. Прасковью помнишь? Понравилась же она тебе, когда по весне гостил у меня? Отдам!

Предложение, очевидно, хорошее, судя по приунывшему Карпу Петровичу, который, по всему видно, уверен в том, что я соглашусь.

— Задница — во! Титьки — во! А кричит как⁈ Заслушаешься! — напоминает похотливый сводник-сосед.

— Я ещё за прошлый раз грехи не отмолил, — наугад отмазываюсь я, помня лютость своего попа.

Вижу, прокатило. Елисей с Карпом успокаиваются, а вот тело, будь оно неладно, на одно только имя Прасковьи реагирует слишком живо. Помнит, видать, то, чего я, Герман Карлович, в этом теле знать не могу.

Гости тем временем степенно продолжают выпивать и закусывать, но кушают, прямо скажем, не слишком аккуратно и культурно. В комнате повисло молчание, нарушаемое лишь чавканьем да звяканьем вилок о тарелки.

— Быка забирай. Малыша! — настойчиво предлагает Елисей, который, видимо, ни за что не отступит от своего желания заполучить пистолет.

— Так ему десять лет! — выпаливаю я, прежде чем успеваю подумать.

Упс… Прорвалось. Это явно информация от прежнего хозяина тела. Не знаю, откуда взялась эта цифра, но, судя по моему тону, десять лет — это много.

— Эх! Забирай бочки, что у меня делают. Четыре штуки отдам!

— Это дело. Бочки у Елисея хорошие, жестяные, — подтвердил Зернов.

Итак, примерная цена пистолета — либо породистый щенок, либо молодая баба, бык неизвестной породы или четыре бочки. Честно говоря, хрен тут разберёшься в их мерах и ценностях. Бочки явно нужны будут, ведь я в Кострому урожай отвожу по осени.

Иду за пистолетом и, судя по возгласу гостей, понимаю — оружие с историей.

— Точно! Это из него твой батюшка на дуэли графа подстрелил! Почистить, чтоб блестел, и в гостиную! — вертит покупку Елисей.

М-да, пистолет с историей и без оной — разные вещи. Настроение заметно упало. Даже выпил с мужиками немного. Предложил им остаться у себя с ночевой, в баньке попариться. Ну и когда язык у тех развяжется, порасспрашивать о жизни — что да как. Да куда там? Часа три просидели у меня в гостях, и в путь, к другому моему соседу.

Зернову долг я, конечно, отдал, всё по-честному. Бочки обещали привезти через неделю.

— Э! Ара! Глупый ты! Надо быка брать было! — поучал меня бывший таксист. — У меня в доме пусто, мне хоть что пригодится. Это ты тут по коврам ходишь!

Матрена, не одобрявшая нашего с кучером сближения, насупившись, молчала. Но, когда принесла ужин на двоих, невежливо толкнула мощным бедром Тимоху.

— Думаю, надо полную перепись своего хозяйства провести. И бюджет составить. Завтра и начнем, — говорю я, уже немного захмелев. — Ты и будешь проводить. Жаль только, чернил у нас мало.

— Записывай: у меня корова старая, молока мало даёт, свиней нет, кур — меньше десятка, но цыплята будут, жинка сказала. И ты мне шестнадцать рублей платишь, да ещё припасы, — бойко отчитывается Тимоха.

— Ты же крепостной, чего это я тебе платить должен? — удивился я.

— Хлебом в основном платишь. Я же твой дворовой, за кучера у тебя, ну и так работы много какой делаю: и сено кошу, и в огороде работаю, и на полях вкалываю. И за то, что я не езжу на отход, а постоянно при тебе.

— Куда не ездишь? — не понял я.

— На заработки в город.

— Кучер хреновый из тебя, вон чуть не угробил меня, — припомнил я таксеру то, как мы сюда попали.

— То не я, а прошлый Тимоха, — возмутился он.

— Так и сено косил тоже не ты, а прошлый Тимоха, — справедливо заметил я, на что таксист надулся.

— Зачем тебе деньги? — с интонацией Остапа Бендера спросил я.

— Овец хочу купить. В городе их по восемь рублей продают, — буркнул тот.

— Барин, Евфросиния пришла! Говорит, звали вы её, — с недовольным видом в комнату вошла Матрёна.

— Звал. Веди девку в дом! — киваю