в основании челюсти. Разворот запястья, нажатие — выпуск кислорода. Сработал газоразряд: голова существа треснула, как перезрелый плод, швырнув осколки брони на землю.

Но за ним, почти спина к спине, нёсся лотерейщик, прыгнувший на спину мёртвого топтуна.

Он ударил. Широко, размашисто. Оскар принял удар на клюв — металл визгнул, но силы хватило, чтобы сбить парня с ног. Он полетел. Скатился с насыпи, кубарем вниз, и рухнул у подножья холма, пронзив облако пыли и щебня.

Горгон зарычал. Одновременно с Марком они вбили клювы в резвого горошника и того постигла судьба более сильного собрата. Перезарядка клювов была единственным, что они успели.

Но это был конец.

Стая бежала к поднимающемуся на ноги пареньку, как семья касаток к раненому дельфину. Чёрные глаза, слипшиеся от застарелой крови морды, рёв, клёкот, дыхание с привкусом железа и гнили. Слишком много. Слишком близко. И хотя Марк с Горгоном стояли на высоте — сделать сейчас ничего не могли.

Марк встретился с ним взглядом. Оскар пытался встать.

Пошатываясь он сумел встать в полный рост. В правой руке также плотно сидел клюв. Парень не дрожал. Не отступал. Глядел вверх и улыбался. Тихо. Прощально. Из глаз его текли слёзы.

Секунды замерли. Марк вдруг вспомнил. Склад. Баррикады. Тот момент, когда Оскар опоздал а минуту, а потом молча пошёл вперёд.

В руке парня была граната.

Стая сомкнулась.

Оскар всё так же смотрел вверх. И Марк понял: попав в Стикс парень не исчез, не сдался. Он переродился. Стал тем, кем даже не мечтал быть. Человеком, который не убегает. Который защищает своих близких и готов сражаться за них до конца.

Марк вжался в землю, жуткая боль вскипела внутри, не оставив живого места. Сердце сжалось, и не от страха — от пустоты. Будто его вырвали грубой рукой, раскалили добела и вдавили обратно, в грудную клетку, где каждая кость откликнулась гулким эхом. Он чувствовал, как злая судорога прошла от живота до затылка, как каждая клетка тела осознала случившееся раньше, чем разум успел это принять.

Хлопок.

Грохот сорвал дыхание. Земля вздрогнула, повсюду разлетелись куски мяса и кости. Взрыв разметал плотную массу тел на десяток метров. Воздух выдохнул и следом обрушился — звонко, мрачно, неотвратимо. Оскар исчез в сполохе огня и металлической крошки.

Лотерейщики, топтуны — повалились, как марионетки с перерезанными нитями. Куски брони летели в воздухе, обрушиваясь на землю кровавым дождём.

Тишина.

Марк ощутил потерю не как утрату товарища. А как смерть части себя. Как будто в одно мгновение кто-то срезал отточенным скальпелем канат, соединявший его с миром, выбил из-под ног один из фундаментов.

Он пытался дышать, но воздух резал горло. В горящих лёгких клубился дым боли и злобы. Перед глазами всплывали обрывки — деталь за деталью: искренний смех Оскара, неловкие фразы, его попытки выглядеть старше, чем он есть… и, наконец, улыбка, — не упрёк, не страх, не просьба о помощи. Не улыбка мальчика, выбравшего смерть. А улыбка мужчины, выбравшего жизнь товарищей.

Где-то в глубине Марк почувствовал, как расползается трещина.

Но не было времени проявлять чувство.

Новые заражённые уже направлялись к ним.

Стая не переживала о своих потерях.

— Бейся и живи, Марк. Бейся… и живи, — хрипло выдохнул Горгон. Его голос был уже не приказом, а заветом — последним, что он мог передать мальчишке перед тем, как сам шагнёт в бездну. А затем, не оборачиваясь, прыгнул вниз, как прыгает тот, кто давно свыкся с мыслью о смерти. Его фигура исчезла внизу склона, и остался только глухой стук тяжёлых шагов по насыпи строительного хлама.

Оскар подарил им шанс. И Горгон знал: сейчас он сможет применить свой второй дар.

Порочное могущество.

Название, больше похожее на проклятие. Этот дар не давал силы просто так. В радиусе десяти метров от иммунного дар выбирал заражённого с максимальной мышечной массой и эволюционной ступенью, и усиливал его мощь, увеличивая импульс каждого движения в диапазоне от семи до пятнадцати раз в зависимости от выбора старожила, превращая мутанта в неудержимую машину смерти. Горгон, в свою очередь, получал лишь две трети этой силы и лишь тогда, когда усиленный мутант будет мёртв. Чем выше степень усиления — тем меньше времени у Горгона и тем больше его будет у заражённого. Один неверный расчёт — и его же руками будет вырыта могила для него и всех, кого он планировал защитить.

Но Горгон не был новичком. Он всё просчитал, и сердце его не пропускало лишних ударов.

Он прыгнул туда, где ещё корчились посечённые, но недобитые чудовища. Понёсся, огибая загребающие лапы к цели — огромному топтуну, находившемуся ближе всех к Оскару в момент взрыва. Монстр лежал на боку, раненный, но всё ещё живой, и, следовательно, дар должен будет усилить именно его.

Горгон ловко уклонился от попытки чудовища схватить его. Вогнал оба клюва в голову мутанта — такими ударами было не убить заражённого, но именно это и было нужно.

— Двенадцать — пронеслось в голове, и в следующее мгновение голова монстра взорвалась изнутри.

Горгон ощутил, как его наполняет сила. Любое мышечное напряжение усиливалось в восемь раз, и если бы тело Горгона не было закалено Стиксом, то его мышцы и сухожилия не выдержали бы увеличение инерции от любых, даже самых незначительных подёргиваний. Даже сейчас ему стоило быть аккуратным. Способность лишь увеличивала его инерцию, но не повышала ни износостойкость, ни скорость реакции, ни защиту против когтей и клыков тварей.

Но старожил улыбался. Хищный оскал не предвещал ничего хорошего для несущихся на него тварей. В этом взгляде была ненависть и боль. Ненависть к заражённым и боль за потерю Оскара, которого он так и не успел покрестить.

Горгон был молнией, гепардом, артиллерийским снарядом в человеческой оболочке. Он метнулся к ближайшему лотерейщику, оставляя за собой только хруст щебня и оседающую пыль.

Пять метров? Это было ничто.

С широким замахом Горгон ударил тупым концом клюва по когтистой лапе, вытянувшейся к нему в захвате.

Хруст!

Лапа отлетела назад, как сухая ветка. Разрывы тканей, смятие толстых костей. Заражённого повело, он потерял равновесие. У него не было даже шанса.

Горгон был рядом.

Один удар — в висок.

Точный. Безупречный.

Клюв пробил череп, словно осенний лист. Лотерейщик, так и не понявший, как успел умереть, лишь начинал падать, когда Горгон встретил ударом подбежавшего с другой стороны топтуна.

Опередив реакцию