побыстрее покончить с завтраком, а Ллойд Джордж… пребывал в великом изумлении».

Справедливости ради отметим, что Беатриса Уэбб все же отдавала Черчиллю должное. «Осмелюсь сказать, что у него есть лучшая сторона, — признавала она, — которая, однако, скрыта для случайных застольных знакомых за банальным дешевым цинизмом, обусловленным его положением и карьерой. Ни малейшего понятия о научных исследованиях, философии, литературе или искусстве, не говоря уже о религии. Но его отвага, смелость, находчивость и великие традиции могут далеко его завести, если только он сам не погубит себя, как его отец».

Тем не менее Черчилля и ярых социалистов Уэббов, знали они об этом или нет, объединяла минимум одна вера: совершенно необоснованно растущая (и гротескная) приверженность эдвардианской эпохи к евгенике. В 1906 году Черчилль заявлял: «Существующая организация общества приводится в движение одной пружиной — конкурентным отбором. Возможно, это в высшей степени несовершенная организация общества, но это единственное, что стоит между нами и варварством».

В других вопросах Черчилль шел против мощного интеллектуального потока: его юношеское, неоформленное политическое видение заключалось в том, что благодушная аристократия должна и впредь руководить столь же благодушной и патрицианской демократией, которая, в свою очередь, будет осуществлять надзор над энергичной и послушной рабочей силой. Однако все больше простых рабочих видели мир совсем иначе. Контраст между окутанными смогом тротуарами Олдема и ослепительными салонами и люстрами лондонской публичной жизни, которую вел Черчилль, был огромен. Но не чувствовал ли он пустоты на этих колоритных балах и ужинах?

Влюбленный Черчилль, часть II. Вайолет Асквит, 1906 год

[22]

По меркам большинства мужчин Уинстон Черчилль к своим тридцати двум годам добился поразительного успеха. Известный как в Великобритании, так и в Америке благодаря захватывающим военным подвигам, он был депутатом от Либеральной партии (от северо-запада Манчестера) и членом Кабинета министров. К 1906 году он занял пост президента Торговой палаты; его ноги в брюках в тонкую полоску, сшитых модным портным Генри Пулом, уверенно двигались по коридорам власти. Но истинная любовь продолжала ускользать от него. Могло даже показаться, будто романтические отношения и размеренная семейная жизнь не были для него приоритетом — несмотря на все его протесты. В ту новую эдвардианскую эпоху перед ним лежала дорога в самые модные салоны лондонского общества. Но можно ли было найти в них любовь и романтику?

Вайолет Асквит (позже Бонэм Картер), дочь будущего премьер-министра Генри Асквита, а позже магнетически харизматичная писательница, была яркой дебютанткой с интересными, резкими чертами лица, прямым носом и выражением, которое может показаться почти скорбным, даже под тиарой из цветов, как на фотографии для архивов высшего британского общества.

Быть дебютанткой в те времена означало, что девушку наряжали в белое платье и представляли королю на квазицеремонии первого выхода в свет. Цели самой Вайолет были куда более грандиозными. В будущем она действительно станет политиком, регулятором BBC и активной сторонницей европейской интеграции. Нить ее жизни тесно переплетена с нитью жизни Черчилля, их связывала крепкая дружба.

Ходили слухи, что она питала к нему безответную любовь. Однако «заинтересованное увлечение», возможно, было более точным определением. Родившаяся в 1887 году Вайолет знала о Черчилле уже в восемнадцатилетнем возрасте. В 1905 году она записала в дневнике, что заметила его на одном особо модном театральном событии:

«Я ходила на “Врага народа” в исполнении [актера/режиссера сэра Герберта Бирбома] Три. Нам с отцом прислали хорошие билеты. Театр был битком набит народом самого разного толка; много дам-социалисток в алых платьях и пестрое, нелепое попурри в партере… Уинстон Черчилль в ложе семейства Три был явно шокирован неумелой тактикой Стокмана (главный герой пьесы Ибсена. — С. М.) с толпой. Сисели [Хорнер] рядом с ним выглядела прекрасно — ложа явно ее стихия. Кажется, что она, как большая темная рамка, держит ее в фокусе. По-моему, Три не очень хорошо играет Стокмана. Для него это слишком тонкая и сложная пьеса, у него лучше всего получается грубоватая мелодрама».

Вайолет не могла не заметить Черчилля в этой левацкой феерии, очень уж неуместно он смотрелся среди всех этих прогрессивных социалистов в сиянии своих имперских военных приключений. А их первая личная встреча, судя по всему, задала тон дружбе, которой суждено было продлиться десятилетия.

«Я познакомилась с Уинстоном Черчиллем в начале лета 1906 года на званом ужине, на котором присутствовала еще совсем юной девушкой, — напишет Асквит в своих мемуарах. — Принимала нас леди Уэмисс, и, помнится, среди гостей были Артур Бальфур, Джордж Уиндэм, Хилари Беллок и Чарльз Уибли». Тогда Черчилль еще был заместителем министра по делам колоний.

«Я обнаружила, что сижу рядом с молодым человеком, который, как мне показалось, сильно отличался от всех тех молодых людей, которые мне встречались до тех пор. Он долго оставался безучастным, а затем вдруг словно осознал мое существование. Он обратил на меня опущенный прежде взор и довольно резко спросил, сколько мне лет. Я ответила, что девятнадцать. “А мне, — сказал он почти с отчаянием, — уже тридцать два”. И добавил, как будто утешая себя: “Впрочем, я самый молодой из всех, кто имеет вес”. А затем яростно: “Будь проклято это безжалостное время! Будь проклято то, что мы все смертны! Как жестоко короток срок, отведенный для всего, что мы должны втиснуть в свою жизнь!”»

Впрочем, потом театральность с Черчилля спала (как известно, он сказал ей также: «Мы все черви. Но я верю, что я светлячок»), и он затеял с сидящей рядом юной девушкой более плодотворный разговор.

«Позже он спросил меня, считаю ли я, что слова имеют магию, и музыка совершенно не зависит от их смысла, — вспоминала Асквит. — Я ответила, что определенно, и процитировала как классический, хоть и избитый, пример первое, что пришло мне в голову: Темно в сознанье, на душе несладко, / Как будто зелий, сонных трав запас / Я поглотил стремглав и без остатка… Его глаза засверкали от возбуждения. “Скажите это еще раз, — воскликнул он. — Повторите! Это так чудесно!”»

Молодая женщина была озадачена. Он же знает знаменитую «Оду соловью» Китса? Но нет, не знал. Он не читал этого стихотворения и даже никогда не слышал о нем раньше.

Похожая реакция была и после того, как Асквит продекламировала пару строк из Блейка, назвав имя поэта. Черчилль довольно комично предположил, что она имеет в виду его однофамильца-адмирала, да еще и поинтересовался, как тот находит время писать стихи. «Я была потрясена тем, что он, с его острой чувствительностью к словам и мастерством их использования, совершенно не исследовал эти важнейшие области английской литературы». (Причем довольно долго. Однако после той встречи Черчилль не только прочел,