вовремя, чтобы посмотреть вместе с семьей долгожданный документальный фильм CBS. Около девяти вечера подъехал к дому бывшей жены Нэнси и поужинал с нею и двумя дочками. Сын в те дни заглядывал сюда редко, и в тот раз его тоже не было в городе.

Фрэнку-младшему уже двадцать два, и он колесит по стране с группой, у которой ангажемент в Нью-Йорке на Бэзин-Стрит-Ист, вместе с Pied Pipers, с которыми Фрэнк Синатра в 1940‑е пел в оркестре Дорси. Сегодня Фрэнк Синатра-младший, названный, по словам отца, в честь Франклина Делано Рузвельта, живет по большей части в отелях, каждый вечер ужинает в гримерной ночного клуба и поет до двух ночи, без обид принимая (а куда ему деваться?) неизбежные сравнения. Голос у него мягкий и приятный, Фрэнк-младший постоянно работает над его совершенствованием. Отца он очень уважает, но судит о нем объективно и иногда позволяет мягко уколоть.

Как сказал Фрэнк-младший, одновременно с отцовской ранней славой возник образ «Синатры для пресс-релизов», созданный, чтобы «отделить его от обычного человека, от реальности, превратить в Синатру-электромагнит, сверхъестественного Синатру – может, не сверхчеловека, но человека невероятного. И в этом, – продолжает младший, – кроется грандиозный обман, грандиозная липа, ибо Фрэнк Синатра как раз нормальный человек, обычный парень, какого можно встретить на улице. Но этот сверхъестественный облик повлиял и на него самого – так же, как и на всякого, кто смотрит его телевизионные шоу или читает о нем статьи в журналах».

«Жизнь Фрэнка поначалу была столь нормальной, – развивал сын свою мысль, – что в тридцать четвертом никому бы и в голову не пришло, что кудрявый итальянский парнишка станет великаном, монстром, живой легендой. Он познакомился с моей матерью как-то летом на пляже. Ее звали Нэнси Барбато, дочь штукатура Майка Барбато из Джерси-Сити. Вот она-то и встретила сына пожарного Фрэнка однажды летом на пляже Лонг-Бранч, Нью-Джерси. Оба итальянцы, оба католики, оба типичные летние влюбленные из простолюдинов – прямо как в миллионе плохих фильмов с Фрэнки Авалоном…»

«Детей у них трое. Старшая дочь Нэнси – самая нормальная из нас. Выступала в группе чирлидеров, ездила в летний лагерь, водила «Шевроле». Получила самое элементарное воспитание, какое обычно дают дом и семья. Следующий – я. Моя жизнь в семье была тоже более чем нормальна до 1958 года, когда, в отличие от обеих девочек, меня запихнули в подготовительную к колледжу школу. И теперь я уже не вхож в узкий семейный круг. Третий ребенок – Тина. Если быть до конца честным, я понятия не имею, что за жизнь она ведет».

Фильм CBS, где ведущим был Уолтер Кронкайт[17], начался в десять вечера. За минуту до этого семья Синатры закончила ужин и развернула стулья к экрану, готовая единым фронтом встретить любое бедствие. Верные Синатре люди в других концах города и страны изготовились к тому же. Адвокат Синатры Милтон А. Рудин, зажав в зубах сигару, неотрывно глядел в экран, дабы не пропустить ни единого правонарушения. У других телевизоров уселись Брэд Декстер, Джим Махони, Эд Пуччи, гример Синатры Бриттон по прозвищу «Дробовик», его нью-йоркский представитель Генри Джайн, его поставщик галантерейных товаров Ричард Кэрролл, его страховой агент Джон Лилли, его камердинер Джордж Джейкобс, чернокожий красавец, который, приводя к нему в квартиру девиц, ставит пластинки Рэя Чарльза.

И как многие страхи Голливуда, тревога по поводу фильма CBS оказалась беспочвенной. Это был недвусмысленный панегирик, его создатели и не думали углубляться в любовные или мафиозные перипетии или иные аспекты частной жизни Синатры. Хотя документальный фильм выпущен без согласия, писал на следующий день Джек Гулд в «The New York Times», «он вполне мог бы его получить».

Сразу после выхода фильма по всем проводам Синатры понеслись звонки с выражением радости и облегчения; а от Джилли из Нью-Йорка пришла телеграмма: «МЫ ПРАВИМ МИРОМ!»

На другой день, стоя в коридоре NBC, куда он явился для продолжения съемок передачи, и обсуждая с друзьями фильм CBS, Синатра заметил:

– Ох, и трепотня!

– Да, Фрэнк, балдежное шоу.

– По-моему, прав был нынче Джек Гулд в Times, – добавил Синатра, – они могли бы рассказать больше о человеке, чем о музыке.

Все закивали, и никто не упомянул о недавней истерии, охватившей мир Синатры, когда все опасались, что CBS чересчур увлечется человеком; все кивками выразили согласие, а двое посмеялись над тем, что Синатра протащил в фильм свое любимое словцо «птенец». Он часто спрашивал близких друзей: «Ну как твой птенец?», когда чуть не утонул на Гавайях, позже объяснял: «Да так, подмочил малость моего птенчика», и под большой фотографией, что висела дома у друга актера Дика Бакаляна, где Синатра снят с бутылкой виски, стоит надпись: «Пей, Дикки! Твоему птенцу полезно!» В песне «Come Fly with Me[18]» Синатра иногда меняет слова: «только скажи, и понесем своих птенцов до самой бухты Акапулько».

Десять минут спустя Синатра вслед за оркестром вошел в студию NBC – ничего не напоминало о сцене, развернувшейся тут восемь дней назад. На сей раз он был в голосе, отпускал шутки между номерами, и ничто не могло вывести его из себя. Когда пел «How Can I Ignore the Girl Next Door[19]», стоя на сцене рядом с деревом, тележка с камерой наехала на это дерево.

– Ё-мое! – выкрикнул один из ассистентов.

Но Синатра не придал этому значения.

– Небольшая авария, бывает, – спокойно сказал он и запел сначала.

Когда передачу отсняли, он просмотрел ее на мониторе в аппаратной и остался доволен. Благодушно пожал руки Дуайту Хемиону и всей команде. Потом в гримерной распивали виски – там были Пэт Лоуфорд, Энди Уильямс и многие другие[20]. Со всех концов страны продолжали поступать телеграммы и звонки с комплиментами по поводу фильма CBS. По словам Махони, звонил даже продюсер CBS Дон Хьюитт, на которого Синатра еще несколько дней назад был дико зол. Его гнев до сих пор не угас, и, хотя к фильму претензий не было, Синатра все равно считал действия CBS предательством.

– Сбросить звонок Хьюитта? – спросил Махони.

– Можешь ему дать в морду по проводу? – спросил Синатра.

У него всё есть, он не может спать, он делает роскошные подарки, он не счастлив, но даже ради счастья не пожертвовал бы возможностью оставаться собой…

Он часть нашего прошлого, но постарели только мы, он – нет. Нас заел быт, его – нет. Нас мучают угрызения совести, его – нет. Это наша вина, не его…

Он проверяет меню всех итальянских