что касается дорогого оружия, так он его дарил. Я знаю, что он подарил своему адъютанту дорогое инкрустированное ружьё, которое ему в знак уважения преподнёс министр обороны Венгрии. Он не считал эти ружья ценностью, к тому же знал, что никогда ими пользоваться не будет.

Да, самым большим увлечением деда, его страстью была охота. На даче висели многочисленные трофеи – оленьи рога, клыки кабанов и даже голова громадного волка, которого он убил где-то в Польше. Когда здоровье стало подводить, от таких охот пришлось отказаться, и в последние годы он в основном ходил на уток. И хотя стрелком он был блестящим, тем не менее за несколько недель до открытия сезона начинал готовиться: доставал ружья, чистил, смазывал их, приводил в порядок амуницию и снаряжение. По выходным он тренировался в саду, вскидывая ружьё, делая проводки, привыкая к спуску. Патроны, как я уже сказал, дед набивал себе сам. У него был специальный набор, чтобы делать патроны, кроме того, он выписывал журнал “Охота” и черпал оттуда всякие рекомендации. Я с удовольствием ему помогал. Порох мне, конечно, не доверяли, зато я специальной меркой отвешивал дробь. По вечерам он учил меня всем этим премудростям, рассказывал разные охотничьи истории.

Он вообще любил активный отдых, занимался спортом. Любил играть в волейбол и теннис, играл на биллиарде и никогда не понимал, как можно смотреть спортивные соревнования, “болеть”. Интересно, что он был равнодушен к футболу, считал, что это скучная игра. Он смеялся надо мной и моим отцом, когда мы смотрели какой-нибудь очередной “решающий” матч: “Ага, опять сидят, Башашкина смотрят”. Футболист Башашкин запал ему в душу, потому что, когда дед работал в Польше, он туда приезжал и попал в какую-то неприятную историю. Деду пришлось вмешаться, чтобы выручить советского спортсмена».

«В свободную минуту дед был не прочь покопаться в земле на маленьком огороде на даче. Во время летнего отпуска он разводил там бурную деятельность: сажал редиску, лучок, укроп, петрушку. Сам всё пропалывал, удобрял, поливал, не любил, когда ему кто-то помогал. Соглашался разве что на то, чтобы ему помогли весной вскопать грядку, а так ни-ни. Только мы, внуки, могли подсобить деду, да и то по мелочам.

Ещё любил ухаживать за большим старым садом. В урожайный год бывало, что ветки до земли гнулись от плодов. И дед, щедрой души человек, раздавал их всем знакомым, отсыпая по ведру, а то и по мешку яблок. Мы ведь из яблок варенья не варили, его в нашей семье не любили. Но зато вишнёвого и малинового у нас всегда было много. Малиновое дед очень любил, и мама специально для него покупала малину и варила варенье…»

«Когда я стал взрослым, мама мне рассказывала, что дед после войны всегда с собой носил револьвер. Она поинтересовалась, почему он носит оружие. Тот ответил: “Если за мной придут, живым я им не сдамся”. Я в детстве и сам видел у него маленький браунинг.

Деду немцы в ГДР подарили небольшую палатку. Мы с ним летом на даче её разбивали, ночевали в ней. Как-то он встал очень рано и куда-то ушёл. Я поднял его подушку и увидел револьвер. Подушку положил на место и побежал за своим другом Сашей Леоновым. Ему показал оружие. Деду я тогда ничего не сказал».

Дачу Рокоссовский построил по случаю. После войны почти весь Военный совет 2-го Белорусского фронта выхлопотал в Подмосковье участок земли под дачную застройку. Спланировал и удачно провёл эту завершающую операцию член Военного совета фронта генерал Н. Е. Субботин. Идею поддержали командующий 4-й воздушной армией генерал К. А. Вершинин, начальник штаба фронта генерал А. Н. Боголюбов. Генералы Г. Ф. Захаров и А. Г. Русских примкнули по ходу кампании, которая развивалась успешно. Строили за свой счёт. Срубы привезли из Германии – «из комплекса зданий штаба 2-го Белорусского фронта». Штаб расформировывался. Часть имущества распродавалась. Срубы перевезли под Тарасовку. Здесь пленные немцы их быстренько собрали, отделали свежим тёсом, вставили рамы.

Во время строительства произошёл такой курьёз. Кто-то из злопыхателей написал «куда следует» – мол, генералы зарвались, особенно Рокоссовский, дворец строит в Подмосковье. В то время разгоралось «трофейное дело», по которому трепали маршала Жукова и его окружение – генералов Телегина, Крюкова, певицу Лидию Русланову. Видимо, кто-то решил подсунуть под этот молот и голову Рокоссовского.

Прибыла комиссия, специально созданная для проверки «изложенных фактов». Комиссию возглавил ни много ни мало сам Булганин – в то время первый (после Сталина) заместитель министра Вооружённых сил СССР, кандидат в члены Политбюро и член Оргбюро ЦК ВКП(б). И вот комиссия прибыла, высыпала из ЗИМов. Булганин взглянул на дачу, нахмурился. Взял Рокоссовского под руку, отвёл в сторонку: «Костя, что это за изба?» – «Моя дача, Николай Александрович», – ответил Рокоссовский. «Вот что… Давай построим тебе нормальный, каменный дом!» – «Да что вы, Николай Александрович! На мой век и этого хватит». Комиссия убыла. А вскоре правительство возместило Рокоссовскому все расходы по строительству дачи и таким образом подарило её маршалу в знак признательности за его военные заслуги. Не поскреби порог высокого кабинета жалоба недоброжелателя, не приехала бы к Рокоссовскому комиссия и не видать бы ему компенсационных денег…

На охоту ездил с друзьями. Охоту любил страстно. Для полного охотничьего счастья ему необходима была хорошая компания. Чаще всего выезжал в лес с фронтовым другом генералом Константином Фёдоровичем Телегиным. Телегин закончил войну в Берлине – член Военного совета 1-го Белорусского фронта. В 1947 году был арестован органами НКВД по «трофейному делу» и получил максимальный срок – 25 лет лагерей. Во время следствия подвергался пыткам и унижениям. Вышел из заключения в 1953 году. Полностью реабилитирован. Их многое сближало.

Поддерживал дружеские отношения с маршалом Коневым. Часто в гости приезжали друзья-фронтовики генералы Батов, Малинин, Орёл, маршал Казаков.

Дочь маршала Конева Наталия Ивановна Конева вспоминает, как однажды в день рождения её отца Рокоссовский преподнёс своему фронтовому товарищу необычный подарок. «Мы жили тогда в доме на улице Грановского. Раздался звонок. Открывается дверь, а на пороге высокая фигура Рокоссовского с высоченным саженцем в кадке. Он знал, что отец любил сирень. У него Победа ассоциировалась с цветущей сиренью, ароматом её. За окнами зима, мороз, снег искрится, а улыбающийся Рокоссовский вносит в прихожую куст живой цветущей белой сирени…» Этот куст белой сирени Конев весной высадил на даче в Архангельском. Рокоссовский не раз бывал там, чтобы навестить своего друга и посмотреть, как разрастается белая сирень.

В последние годы много работал за столом. Писал статьи для военных журналов. Охотно давал интервью по темам, которые волновали его самого. Наступило время, когда необходимо