существования Израиля отсутствие связей в этих организациях было экономически и социально невыгодным. Многие известные ученые, бывшие сионистами-ревизионистами, не могли получить работу в Еврейском университете, который также контролировался руководством рабочей партии.

Вскоре Бегина и «Херут» стали считать полными изгоями в политической жизни страны. В 1952 году правительство Бен-Гуриона объявило, что вступило в переговоры с Западной Германией о получении репараций за убийство шести миллионов евреев во время холокоста. Для Бен-Гуриона и его сторонников это было справедливо с моральной точки зрения – правительство считало себя законным наследником убитых европейских евреев. Также они утверждали, что средства Германии позволили бы Израилю достичь своей новой главной цели: интегрировать миллионы евреев, возвращающихся домой, в Еврейское государство. Бен-Гурион прекрасно понимал, что эта сделка дурно пахнет. Немецкий термин Wiedergutmachung – «исправление» – может быть истолкован как снятие с немецкого народа ответственности за геноцид евреев. Но для Бен-Гуриона отчаянное положение экономики Израиля и праведное дело «сбора изгнанников» перевесили любые колебания.

Бегин и другие лидеры «Херута» рассматривали соглашение о репарациях как настоящее предательство миллионов замученных в Европе евреев. Они называли репарации «кровавыми деньгами», которые Израиль ни в коем случае не должен был брать. Когда Кнессет обсуждал этот вопрос, Бегин возглавил протестующих, выступавших за насильственное свержение правительства и аморального премьер-министра. В итоге переворот так и не случился. Закон о репарациях приняли, а Бегина удалили из Кнессета на три месяца. Но на протяжении следующих 15 лет (с 1952 по 1967 год) «Херут» как партия и ревизионистский сионизм как идеология оставались на задворках израильской жизни и политики.

Вопрос о том, насколько возглавляемое партией «Мапай» правительство в первые десятилетия существования Израиля внедряло там какую-либо форму социализма, остается предметом ожесточенных споров. Определенно, в Израиле присутствовали все основные элементы европейского социального государства: бесплатное образование, здравоохранение и жилье, сильный общенародный профсоюз, который контролировал значительную часть рынка труда. С другой стороны, уже в 1935 году в Палестине создали прототип фондового рынка. В 1953 году начала работу полноценная фондовая биржа, несмотря на то что количество достаточно крупных для размещения акций компаний было крайне невелико. Однако число семейных магазинчиков, ремесленных мастерских и небольших предприятий розничной торговли росло. Капиталистический сектор экономики, о котором не говорили основатели рабочего сионизма, увеличивался.

Наиболее успешным воплощением социализма на практике оставались кибуцы. Из них вышло большое число политических и военных лидеров. В марксистских кибуцах сохранялось общественное владение средствами производства и общинный подход к воспитанию детей. Но спустя годы полный запрет на частую собственность был смягчен. Жителям кибуцев разрешалось владеть все бо́льшим числом типов мелкой собственности – сначала одеждой, радио, проигрывателем, иногда кухней для приготовления пищи. В кибуцах, больше связанных с «Мапай», а не с «Мапам», детей стали воспитывать родители, которые утверждали, что нуклеарная семья для людей естественна, что она не является социальной патологией и признаком буржуазного индивидуализма.

На глубинном уровне кибуцы и их социалистическая идеология прививали израильскому обществу непоколебимую веру в то, что коллективизм, а не индивидуализм, определяет поведение человека. Уникальные таланты, умения, надежды и мечты индивида должны принадлежать коллективу. Первоначально коллективом называли еврейский народ, иешиву, партию или класс. Но все больше под коллективом стали подразумевать государство. Было изобретено новое слово для выражения этой позиции – «мамлахтиют» (mamlachtiyut), которое можно перевести как «этатизм». Хотя, безусловно, граждане Израиля (или, по крайней мере, израильские граждане-евреи) пользовались правами, перечисленными в Декларации независимости, на практике эти права часто были подчинены благу государства.

Возможно, самым ярким примером этой новой реальности стал вопрос о принятии конституции. В Декларации независимости было обещано, что конституция «будет установлена избранным Учредительным Собранием не позднее 1 октября 1948 года». Однако это дата наступила и прошла, а на конституцию не было даже намека. Ее заменил компромисс, согласно которому Кнессет постепенно принимал важные законодательные акты, которые должны были плавно привести к созданию кодекса законов, подобному конституции. Чаще всего ответственность за непринятие конституции возлагают на религиозные партии. Они утверждали, что конституция Еврейского государства должна быть основана на принципах Торы и традиционного еврейского законодательства. Такой подход для светского большинства в новом государстве был неприемлем. Это противоречие было серьезным препятствием в деле достижения соглашения по конституции. Но еще более важная причина заключалась в том, что интуиция Бен-Гуриона подсказывала ему, что любая конституция ограничит его власть как премьер министра и сократит исполнительные полномочия его кабинета во всех сферах власти. В то же время Бен-Гурион постоянно утверждал, что концепция и практика судебного контроля, занимающие центральное место в работе Верховного Суда США, были антидемократическими, поскольку суд отменял законы, разработанные демократически избранным законодательным органом. Но очевидно, что его главной целью было обеспечить как можно больше власти премьер-министру и его кабинету.

Возможно, самой важной сферой, где реальность государственности ярко отличалась от идеологических целей доизраильского сионизма, была внешняя политика. Герцль говорил, что в Еврейском государстве «генералов будут держать в казармах». Никто из доизраильских идеологов (в том числе и Жаботинский) всерьез не рассматривал идею о том, что суверенному государству потребуется не только постоянная армия, но и жесткая внешняя политика. Уже во время Войны за независимость генералитет и высшие офицеры Армии обороны Израиля не ограничивались рамками казарм. Они стали влиятельными фигурами как в деле планирования и применения военной стратегии, тактики и исполнения ежедневных армейских обязанностей, так и в политической жизни в стране. В отношении внешней политики левые партии – не только Коммунистическая партия, но и «Мапам», а также партия «Ахдут ха-Авода», «Единство труда», – демонстрировали большую лояльность Советскому Союзу и его реальной политике в условиях холодной войны. Хотя некоторые влиятельные руководители «Мапай» и других несионистских партий считали, что Израилю нужно оставаться нейтральным на фоне битвы между США и СССР, Бен-Гурион настаивал на том, что будущее Израиля лежит в тесном союзе с западными странами. Он выступал против советского блока. В этом его поддерживали центристы, религиозные и правые партии.

Первым и наиболее противоречивым итогом такого альянса стал провал Суэцкой кампании 1956 года. Израиль втайне договорился с Францией и Великобританией о нападении на Египет. Целью операции было «освободить» Суэцкий канал и вернуть его бывшим владельцам. Израиль хотел получить контроль над сектором Газа и Синайским полуостровом для предотвращения нападений египетских и палестинских боевиков. Вопрос о том, насколько Бен-Гурион и его военные советники действительно хотели захватить эти территории, остается предметом острой исторической полемики. Хотя Армия обороны Израиля провела успешные воздушные и наземные операции против египтян, международное давление, особенно со стороны американского правительства, которое считало эту операцию незаконной и непродуманной, вынудило Израиль уйти со всех завоеванных территорий. После этого провала Израиль продолжил налаживать тесные связи с Францией, но руководители страны предприняли масштабные усилия, чтобы добиться благосклонности Вашингтона. Теперь казалось, что сионизм неразрывно связан с идеологией либерального капитализма, в противоположность социализму, и с внешней политикой на стороне Запада в противостоянии с Советским Союзом.

Наконец, в эти годы произошло важное событие в сфере внутренней политики: обсуждение вопроса о том, «кого считать евреем». С возникновения современного еврейского национализма в 1870-х годах еврейство было переосмыслено как национальность, а не религия. Человек мог быть евреем, а потом уже сионистом, веря или не веря в Бога, следуя или не следуя Божьим заповедям. Теоретически он мог придерживаться иной религии, считая себя при этом членом еврейского народа. Известно, что второй по значимости лидер раннего сионистского движения Макс