бы выжигает, вытравляет из души настоящего летчика обычные низменные чувства – зависть, скупость, трусость, мелочность, сварливость, хвастовство, ложь, – и в ней остается чистое золото.

Беседа летчиков всегда жива, непринужденна и увлекательна, разговор – редко о себе, никогда о своих личных подвигах. Нет и тени презрения к низшему роду оружия, как раньше это было в кавалерии, в гвардии и во флоте, хотя перевод в „земную“ армию страшит летчика в сотни раз более, чем смерть. Нет насмешки по отношению к слабому, к неспособному, к неудачнику. Наивысшее развитие чувства товарищества. Умилительная преданность ученика учителю. И как прекрасна в этих сверхъестественных людях-птицах, дерзко попирающих всемирные законы самосохранения и земного тяготения, как живописна в них беспечная и благородная, страстная и веселая, какая-то солнечная и воздушная любовь к жизни!»

Летом 1944 года в жизни гвардии старшего лейтенанта Девятаева произошло еще одно важное событие – он подал заявление в партию: «В бой хочу идти коммунистом». Он и без этой фразы, без лишних слов, воевал так, как не воевали иные члены ВКП(б) с давнишним стажем. Но, вступая в ряды авангардной части общества, он из ведомого становился ведущим. Всей своей службой, боевыми делами он давно уже заслужил это право. В партию его приняли без лишних, как говорится, слов и вопросов. Хотя злые языки могли бы припомнить его пребывание в конторе «Черного озера». Но не припомнили, поскольку злых языков в истребительном полку не нашлось. А рекомендацию Девятаеву давал не кто иной, как боевой летчик, гвардии майор Владимир Бобров.

Фая поздравила его с этим шагом, она справедливо полагала, что с партийным билетом положение мужа упрочится и его служебный рост круто пойдет вверх. Многие так считали. Но судьба готовила новое испытание…

М.П.Девятаев:

«Беда случилась со мной 13 июля 1944 года. Я никогда не впадал в числовую мистику и никогда не жаловался на свою судьбу тринадцатого ребенка у матери, но воздушный бой 13 июля по стечению обстоятельств закончился для меня несчастьем».

Все произошло 13 июля 1944 года между Львовом и Луцком – западнее волынского города Горохува. Именно там гвардии старший лейтенант Девятаев сбил свой очередной самолет – истребитель «Фокке-Вульф».

Боевой день начался прекрасно. Девятаев, несмотря на большую пробоину в своей «аэрокобре», благополучно посадил самолет на своем аэродроме.

Сели и остальные ребята. Они вылезали из кабин с чувством хорошо сделанной работы, освобождали натруженные плечи от парашютных лямок, стаскивали мокрые от пота шлемофоны. Как-никак, а три боевых вылета за один день – это не шутка. И теперь не спеша шли они на КП, где стоял грузовик со скамейками в кузове. Краткий разбор полетов, а потом грузовик отвезет всех в село, где можно сполоснуться у колодца холодной водицей, напиться вдоволь, а потом навернуть за столовским столом гречневой каши с тушенкой – «гуляша», как именовали это нехитрое блюдо полковые повара.

У летчиков своя «передовая» и свой тыл. Передовая осталась далеко в небе, со всей своей стрельбой, атаками, пулеметными трассами… А здесь начинался тыл, почти мирная жизнь со всеми ее радостями. В тылу прифронтовой полосы грохотали порой дальнобойные орудия. А здесь – тишь да гладь… Трава по пояс, березовые рощи, далекие крики петухов. Сквозь вечерний туман нежно розовели стволы берез… Почти как в родном Торбеево. Гул самолета, перевитый птичьими трелями. Чей самолет?

Наши «пешки». На запад идут. Теперь мы заносили крылья своих бомбардировщиков над немецкими городами, словно мечи праведной мести.

Девятаев запомнил все подробности этого рокового дня. Все…

На полпути к заветному грузовику-автобусу его остановил крик майора Боброва:

– «Мордвин», летим! «Юнкерсы»!

Он шел ему навстречу быстрым шагом, порой бежал, заправляя на ходу карту в планшет. Откуда они взялись, эти чертовы «юнкерсы»? Только что наши пролетели…И Девятаев отправился в свой четвертый боевой вылет – 13 числа, которое так оправдало свою недобрую славу…

М.П.Девятаев:

«Других пилотов Бобров называл по имени, а меня почему-то по радиопозывному: „Мордвин“. Но лететь я не мог – над моей побитой машиной колдовали техники.

– Володя! В моей „кобре“ пробоина.

– Возьми Сашин „туз“! „Юнкерсы“ подлетают! Надо срочно перехватить!

Туза пик Саша намалевал во весь фюзеляж, он был приметен даже отсюда, на порядочном расстоянии. Но Рум сегодня не полетит – он болен. А вот машина его исправна и свободна. Поэтому полечу я. Жаль, что он так нещадно разукрасил свою „кобру“, немецкие асы, поди, примут меня за комдива Покрышкина.

Наконец я добежал до самолета. Ребята уже взлетают, а мне нужно лямки укорачивать – у Саши Рума богатырский рост. Я малость отстаю. Но вот прогрев движка, форсаж, взлет… Через пять минут догоняю в воздухе Боброва и занимаю место ведомого. Не раз я водил группы навстречу „юнкерсам“, ходил четверками и шестерками против „мессершмиттов“, а сейчас моя задача прикрывать своего командира».

«Юнкерсы» без прикрытия ходят редко. Прикрывают их, как правило, «мессеры». Но пока их не видно – отстали? А зря…

Бобров с Девятаевым вклиниваются в строй бомбардировщиков и сбивают – по машине каждый. Это вам расплата за опоздание истребителей. А вон и они появились. В азарте боя проходит страх, притупляется осторожность. Но рулетка, она и в небе рулетка, никогда не знаешь, кто идет на тебя в лоб – вчерашний фендрик или бывалый ас. Это определится по первым же залпам, по первым маневрам…

Из-за большого вечернего облака выскочила сразу четверка «мессеров». Многовато на одну «кобру»… Держись, «туз»! Эх, была бы пиковая масть козырем, был бы другой разговор. Но масть не пошла… «Кобру» резко встряхнуло, и тут же кабина наполнилась дымом. Едкий запах драл горло, белесый дым застилал глаза. Ясно было, что самолет подбит. Теперь самое главное – дотянуть до линии фронта и пересечь ее. А там будет видно.

В наушниках встревоженный голос майора Боброва:

– «Мордвин», прыгай!

Бобров не паникер и если уж требует покинуть самолет, значит, дело серьезное, машина подбита. Но он и сам это чувствовал – пятками! Огонь подбирался к ногам… Но Девятаев еще пытался спасти свою «кобру».

Бобров яростно орал в микрофон:

– «Мордвин», твою мать, прыгай! Я приказываю!..

Да, пламя уже обжигало руки, опаляло лицо… Что делать? Как тут выпрыгнешь, когда под крыльями вражеская территория. Но и не выпрыгнешь – сгоришь: взорвутся бензобаки. А самолет не просто снижается – падает, оставляя за собой хвост черного дыма. В кабине уже нечем дышать. Пламя слепит…

Бобров уже не требует, а просит, умоляет:

– Миша, ну прыгай же…

И Михаил сдвинул фонарь и вывалился из кабины. В ту же секунду мощный удар в бок выбил его из