добился “отличной интеграции в высших кругах германской колонии”. Ссылаясь на “дружескую беседу между Рамзаем и германскими генералами”, резидент доложил, что шанхайские коммерсанты были настроены категорически против Чан Кайши, потому что они ненавидели реквизиции националистов и насильственную национализацию стратегических предприятий[27]. Несколько дней спустя Улановский сообщил в Центр, что консул Германии рассказал Рамзаю о попытке примирения националистов с некоторыми их врагами-милитаристами с целью формирования единого антикоммунистического фронта. Берзин отметил эту информацию как “ценную” и передал ее непосредственно в Народный комиссариат по военным делам. Уже тогда было ясно, что Зорге, новоиспеченный агент в чужой стране, стал настоящей находкой для разведки.

Проникнуть в китайские круги оказалось труднее. Улановский и Зорге оба вступили в Шанхайский союз христианской молодежи, чтобы получить шанс завязать знакомство с влиятельными китайцами. Замысел провалился отчасти из-за того, что чинные христианские чаепития, очевидно, не были для Зорге естественной стихией. Больше ему повезло с шанхайской иностранной колонией коммунистов и сочувствовавших. Уже будучи в Берлине, он получил рекомендации связаться с одной из самых бесстрашных и не скрывающих своих убеждений иностранных корреспонденток в Шанхае, американской социалисткой, работавшей в газете Frankfurter Zeitung — самом престижном немецком издании, – по имени Агнес Смедли[28].

Смедли было тридцать восемь лет, когда она познакомилась с Зорге. Родившись в семье угольщиков в Осгуде, штат Миссури, в детстве она насмотрелась на жестокость полиции по отношению к бастующим шахтерам. Бросив школу, она немного проработала учительницей в деревне, а потом отучилась в Педагогическом училище города Темпе в Аризоне, самостоятельно оплачивая обучение. Пережив нервный срыв, она подружилась с двумя соседями – Торбергом и Эрнестом Брундинами. Оба были деятельными членами Социалистической партии Америки, они вдохновили Смедли на борьбу за справедливость. В 1917 году Смедли перебралась в Нью-Йорк, где связалась с группой индийских националистов, боровшихся против колониального правления в Индии и нанявших ее вести дела их штаба и публиковать антибританскую пропаганду. Большую часть этой деятельности тайно финансировала Германия, и Смедли часто переезжала, чтобы избежать слежки со стороны американской и британской разведки. В период с мая 1917 года по март 1918 года она сменила десять адресов. Несмотря на предосторожности, в марте 1918 года Смедли арестовало Разведуправление ВМС США, обвинив ее в нарушении Закона о шпионаже. Она была приговорена к двум месяцам тюремного заключения.

Выйдя на свободу и став к тому времени убежденной коммунисткой, Смедли перебралась в Берлин, где стала любовницей индийского революционера Вирендраната Чатопадайи. Она приезжала в Москву на конгресс Коминтерна в 1921 году и еще раз в 1929 году[29]. В Берлине Смедли познакомилась с Яковом Мировым-Абрамовым, главным шпионом Коминтерна в Европе. Отношения Смедли с Коминтерном и советской компартией всегда были намеренно неопределенными. Она упорно отрицала, что работала шпионкой, и официально никогда не вступала в партию. Однако Миров-Абрамов, очевидно, завербовал ее в свою сеть по меньшей мере как полезную единомышленницу.

В 1928 году Смедли опубликовала автобиографический роман “Дочь земли”, прославивший ее как борца за социализм и гуманизм, страстно преданного делу борьбы с эксплуатацией и нищетой. Зорге прочел ее книгу, когда был в Москве. Через год Смедли ушла от Чатопадайи и – возможно, получив поддержку Мирова-Абрамова – переехала в Шанхай как корреспондент либеральной газеты Frankfurter Zeitung.

Упаднический Шанхай вызывал у Смедли отвращение. “В больших городах, и особенно в Шанхае, жизнь протекает в своем обычном беззаботном ключе. Проходят пышные официальные приемы и балы, открываются новые банки, образуются новые финансовые группы и альянсы, делаются ставки на бирже, идет контрабанда опиума, а иностранцы обмениваются с китайцами взаимными оскорблениями, прикрываясь экстерриториальностью, – писала она в феврале 1930 года. – Здесь есть еще и ночные клубы, бордели, игорные дома, теннисные корты и тому подобное. И есть люди, которые называют это началом новой эры, зарождением новой нации. Возможно, так и есть, если говорить об определенном классе китайцев – торговцев, банкиров и бандитов. Но для китайских крестьян, а это 85 % китайского народа, все это подобно уничтожающей жизнь чуме”[30].

Вскоре после приезда в Шанхай Смедли связалась Культурным комитетом КПК, название которого звучало вполне безобидно. На самом деле комитет был главным органом центрального управления партии в сфере пропаганды, вербовавшим китайских интеллектуалов в ряды коммунистов. Смедли, иностранка с обширными связями, официально не имевшая никакого отношения к партии, стала настоящей находкой для существовавших в осадном положении китайских левых, чья жизнь подвергалась опасности даже в концессиях. Радикальная литература находилась под строжайшим запретом, любые контакты и собрания были сопряжены с риском. Иностранный паспорт Смедли и ее статус уважаемой зарубежной журналистки были идеальным прикрытием для передачи корреспонденции и связи между членами партии. Она также предложила использовать свой дом для проведения собраний и решительно настроилась привлечь к борьбе знаменитого китайского писателя-прозаика Лу Синя. Смедли основала Лигу левых писателей, и корреспонденция организации стала ценным секретным каналом связи между КПК и остальным миром. Партия же дала Смедли возможность познакомиться с китайскими и иностранными коммунистами, передала ей доклады Центрального комитета КПК и даже обеспечила ей секретаря – молодого левака-интеллектуала, переводившего для нее доклады и газеты. К началу 1930-х годов Смедли была единственным западным журналистом в Китае, получавшим информацию непосредственно от источников в КПК.

Вскоре после переезда из “Плазы” в более скромное жилье в Иностранном отделении Союза христианской молодежи на улице Бабблинг-Уэлл, вероятно, где-то в конце января 1930 года Зорге навестил Смедли у нее дома во Французской концессии. Представившись “Джонсоном”, якобы американским журналистом[6], Зорге предъявил ей письмо от человека, которого в своих тюремных признаниях он назвал “общим знакомым в Берлине”. Вероятнее всего, письмо было от Басова или кого-то из его приближенных. Как бы то ни было, похоже, Зорге с самого начала намеревался завербовать Смедли в свою новую агентуру 4-го управления. Он рассказал японцам, что ему “дали разрешение вербовать сотрудников” и что он “был наслышан о Смедли в Европе и думал, что может на нее рассчитывать”. Вскоре после их первой встречи, по словам Зорге, он попросил Смедли помочь “в организации группы для сбора разведданных в Шанхае”. Она сразу же согласилась[31].

Их отношения быстро вышли за рамки исключительно товарищеских. Вскоре после начала совместной работы Смедли и Зорге стали любовниками. Трудно представить себе, что Зорге руководствовался не исключительно циничными мотивами: низкорослая, коренастая, с короткой стрижкой и на шесть лет старше него, Агнес была далеко не такой женщиной, которые обычно нравились Зорге. Урсула Кучински, будущая соперница Смедли, писала, что та “выглядит как интеллигентная работница, отнюдь не красавица, но