знали, что человек увидит, перемещаясь по мемориалу. Но что он услышит? О чем ему поведает созерцательный характер пространства? Я обратился к Ави Ханани, директору музыкальных программ государственного радио Израиля, – человеку, который досконально разбирался во всех богатствах архивов радиостанции. Он начал подбирать записи, чтобы я послушал. Песнопение Пола Хорна, записанное внутри Великой пирамиды, создавало эхо, которое, казалось, рождалось в глубине Земли. Эта композиция казалась идеальной, она и стала звуковым сопровождением. На фоне песнопения медленно зачитываются имена множества детей, убитых во времена Холокоста. Их произносят несколько чтецов. Имя, возраст, место рождения. На английском и иврите. И все. Непрекращающийся шепот в темноте. Детский мемориал открылся в 1987 году, а Эйб и Эдита Шпигель держали меня за руки, когда мы спускались в темноту.

У истории моего первого опыта с Яд Вашем есть эпилог. Прошло всего несколько лет, когда в 1991-м ко мне опять обратился директор. Музей только что получил от немецкого правительства железнодорожный вагон – один из тех грузовых вагонов, которые доставляли людей в лагеря смерти, – и теперь возник вопрос: как его демонстрировать? Такой же вагон был передан Мемориальному музею Холокоста в Вашингтоне, и я его там видел. Вагон стал частью стационарной выставки в залах музея и оставлял не слишком сильное впечатление. Я решил, что железнодорожный вагон лучше всего демонстрировать не в зале, а в открытом ландшафте, и он должен восприниматься в движении. Обходя широкий холм, я подумал о том, чтобы проложить железнодорожные пути, которые как будто появляются из горы и ведут к мосту. Я решил использовать консоль в виде старомодного европейского стального железнодорожного моста, арка которого выходит из горы над вади внизу, и обрезать мост на полпути, как будто он был уничтожен. На конце обрезанной арки я поместил железнодорожный вагон.

Внутри Детского мемориала: отражение единственной свечи бесконечно множится

Яд Вашем: грузовой вагон, в котором нацисты депортировали людей в лагеря смерти

Около моста, на постаменте стены, высечены слова на английском и иврите. Свидетельство одного из пассажиров, который пережил путешествие, врезается в память:

Более 100 человек загнали в вагон для перевозки скота… Невозможно описать весь трагизм нашего положения в душном закрытом вагоне. Каждый пытался протолкнуться к маленькому отверстию для воздуха. Отыскав щель в одной из половиц, я припадал к ней ноздрями, чтобы хоть немного подышать. Вонь стояла невыносимая. Люди испражнялись во всех четырех углах вагона… В какой-то момент поезд остановился. В вагон зашел охранник. Он пришел нас грабить. Он забрал все, что не было надежно спрятано: деньги, часы, ценности… воду! Мы умоляли рабочих-железнодорожников и обещали хорошо заплатить. Я заплатил 500 злотых и получил кружку воды – примерно пол-литра. Когда я сделал первый глоток, на меня стала наседать женщина, чей ребенок совсем ослаб. Она требовала с ней поделиться. Я оставил немного воды на дне кружки и смотрел, как ребенок пьет. Положение в вагоне для скота ухудшалось. На солнце в вагоне становилось нестерпимо жарко. Мужчины лежали полураздетые. Некоторые женщины лежали в нижнем белье. Люди боролись, чтобы вдохнуть немного воздуха. А некоторые больше не двигались… Поезд добрался до лагеря. Многие лежали без движения на полу вагона. Некоторые уже были мертвы.

На перилах высечены стихи израильского поэта Дана Пагиса, уцелевшего во время Холокоста, озаглавленные «Написано карандашом в опечатанном вагоне». Стихи намеренно оборваны:

Здесь в этом транспорте

я Ева

с сыном Авелем

если увидите моего старшего

Каина сына Адама

передайте ему что мама[7]

* * *

Для того чтобы реализовать проекты в Израиле, от меня всегда требовалось больше усилий, чем где-либо в другом месте. Например, прежде чем район Мамилла в Иерусалиме удалось довести до успешного завершения, прошло сорок лет мучений. Проект иешивы у Западной стены должен был бы послужить предупреждением. В Израиле гораздо больше споров, чем в других местах, – это часть национального характера. Здесь, как правило, реже открыто выражают признательность, или это просто делается менее охотно. Когда бы я ни пошел на концерт в Израиле, то всегда, даже если это невероятное исполнение, слышу вялые аплодисменты. Равноценное событие в Бостоне вызвало бы бурное выражение признательности – овации стоя. Но на иврите есть такое выражение – lo mefargenim, что вольно переводится как «мы не аплодируем своим».

Ряд конкурсов проектов в Израиле, в которых меня приглашали участвовать в разные годы, заканчивались разочарованием. Первым важным соревнованием, спонсируемым Ротшильдом, был конкурс проектов здания Верховного суда Израиля. В отношении моей работы я оцениваю этот проект как один из наиболее удачных, но он не попал в окончательный список претендентов. (Конкурс выиграл проект здания Верховного суда, который разработали мои друзья Ада Карми-Меламед и Рам Карми; они применили совершенно иной подход, чем я, и построили очень красивое здание.) Годы спустя я принял участие в конкурсе проекта здания для Национальной библиотеки Израиля, который тоже спонсировала семья Ротшильдов, и опять не попал в окончательный список финалистов. Однако мне удалось выиграть конкурс на проект Национального кампуса археологии Израиля, строительство которого недавно было завершено.

Моя работа в Яд Вашем и чуть позже в Модиине на прибрежных равнинах свидетельствовала о начале нового этапа моей жизни как архитектора в Израиле. Хотя Яд Вашем находится в Иерусалиме, он не связан с Иерусалимом и расположен не в центре Старого города, которому я уделял так много внимания. Работа над Модиином тоже не была связана с Иерусалимом. Этот город создавался с нуля.

Международный аэропорт имени Бен-Гуриона – еще один пример нового этапа. Это не врата в Иерусалим, это врата в само Государство Израиль. Я никогда прежде не проектировал аэропорт, но когда в 1994 году я узнал, что планируется строительство нового международного терминала в аэропорту имени Бен-Гуриона, то начал готовиться к участию в этом проекте. Как человека, который большую часть своего времени проводит в полетах, меня одновременно и увлекали, и подавляли аэропорты. Это своего рода одержимость, и не только архитектурой. Транспортные здания давно были основным компонентом общественного пространства. В XIX и XX веках к железнодорожным вокзалам относились как к флагманам национальной идентичности – вспомните Центральный вокзал в Нью-Йорке, Сент-Панкрас в Лондоне или Лионский вокзал в Париже. В наши дни аэропорты имеют даже еще большее значение. Впечатление от аэропорта связано с пространством, освещенностью и понятностью, а также с сервисом, удобствами,