Гитлер нападет на любое государство, кроме Советского Союза, и помешать формированию альянса Германии и Японии, который бы представлял угрозу для СССР одновременно с востока и с запада. Зорге стал необходим национальной безопасности СССР. Он знал, что застрянет в Токио до конца войны.

Летом 1938 года агентура Зорге добилась максимального охвата. Одзаки был официально назначен соку таку, “неформальным помощником”, кабинета премьер-министра принца Коноэ. Теперь к Одзаки и другим светлым умам нового мозгового треста прислушивались правители Японии – по крайней мере в тех вопросах, за которые до сих пор отвечало гражданское правительство страны. Одзаки уволился из “Асахи”, перебравшись в подвальное помещение в официальной резиденции премьер-министра, где у него был доступ ко всем правительственным документам, попадавшим на столы его коллег по секретариату кабинета министров. Личные секретари Коноэ – Усиба и Киси – стали собирать неофициальный кулуарный кабинет министров, экспертов и советников за традиционным японским завтраком, супом мисо, в связи с чем этот совет получил название Асамэси кай, или “Общество завтраков”[7]. Заняв место во внутренних советах руководящих кругов империи, как разведчик Одзаки оказался в беспрецедентной близости к очагу политической кухни японского государства[8].

Так, когда произошло противостояние у высот Чжангуфэн, у Одзаки был доступ к отделу информации кабинета министров, депешам от генерал-губернатора Кореи и официальным донесениям армии. Этот инцидент произошел не в результате умышленной провокации японского верховного командования, докладывал Одзаки шефу, поэтому японское правительство и Генштаб не были намерены идти на обострение этого конфликта. Информация Зорге имела тактическое значение для советского командования в Чжангуфэне, позволяя добиться нагнетания военного давления без риска разжигания полномасштабной войны. Но в сенсационных данных Одзаки звучала одна тревожная нотка. Вскоре после боев с советской армией в Маньчжурии “окончательно оборвалась связь между кабинетом министров и военными”[9]. Иными словами, японский Генштаб становился государством в государстве, отдаляясь от гражданской власти настолько, что даже не удосуживался отчитываться перед своим номинальным руководством в кабинете министров.

Одзаки становился также знаменитым экспертом по Китаю. В 1937 году он написал две книги, пользовавшиеся благосклонностью читателей, – “Китай перед бурей: внешние связи, политика и экономика Китая на перепутье” и “Китай с точки зрения международных отношений”, и еще четырнадцать больших статей. Он также нашел время для перевода новой книги Агнес Смедли “Макао: жемчужина Востока”, вновь воспользовавшись своим писательским псевдонимом Дзиро Сиракава[10]. Но главное, Одзаки был одним из авторов – наряду с коллегами по “Обществу завтраков” Роямой Масамити и Мики Киоси – дерзкого плана развития всей Азии, разумеется, под предводительством Японии. В труде “Великая восточноазиатская сфера сопроцветания”[11] “на основе антика-питалистического, антиимпериалистического освобождения колонизированных народов Азии и создания паназиатской культуры выстраивался «новый порядок»”[12]. “Сфера сопроцветания”, выстроенная Одзаки и его коллегами по социалистической канве, вскоре, по иронии судьбы, будет взята на вооружение в праворадикальных кругах и станет проектом и идеологическим фиговым листком для захвата Японией всей Юго-Восточной Азии.

Слава Одзаки как эксперта по Китаю открыла для него прямой путь к новой должности, благодаря которой он окажется в самом сердце логистических операций Квантунской армии. 1 июня 1939 года он поступил на работу в Отдел расследований Южно-Маньчжурской железнодорожной компании, Mantetsu. Эта железная дорога была экономическим ресурсом Маньчжурии со времен ее строительства русскими в 1898–1903 годах. Квантунская армия действительно с самого начала была сформирована как дополнение ко всемогущей администрации железной дороги. А с момента захвата Маньчжурии японцами в 1931 году железная дорога стала также центральной военной артерией японской экспансии. Из своего кабинета на четвертом этаже здания Mantetsu в токийском районе Тораномон перед Одзаки открылись беспрецедентные возможности для ознакомления с мобилизацией японской армии в Китае. В, казалось бы, безобидный Отдел расследований железнодорожной компании входил Совет по оценке потенциала сопротивления Китая, докладывавший о передвижениях китайских войск; Совет по изучению международной ситуации, собиравший разведданные, касавшиеся китайской политики; и Отдел актуальных материалов, занимавшийся анализом китайской экономики[13]. “Я смог получить множество данных и материалов о политике, экономике, внешней политике и т. д., – признается потом Одзаки японским следователям. – Кроме того, я смог отчасти ознакомиться с передвижениями Квантунской армии, а потом и с передвижениями японских военных”[14]. Одним словом, более удобного наблюдательного пункта для изучения наступления Японии на СССР не было.

Активная, пусть и беспечная, вербовочная деятельность Мияги тоже привела к неожиданной ценной находке. 4-е управление потребовало, чтобы Зорге подыскал нескольких действующих японских офицеров для работы в агентуре, – “очень трудная задача”, заметил Зорге, когда Клаузен передал ему это послание[15]. В армии процветала праворадикальная идеология, росли антикоммунистические настроения. Кроме того, военные недавно учредили собственную полицию, Кэмпэйтай, быстро становившуюся самой беспощадной организацией Японии по борьбе со шпионажем. Поэтому любые попытки завербовать сотрудников из офицерского состава были сопряжены с большим риском.

Мияги справился с этой проблемой, завербовав не офицера, а капрала запаса, быстро проявившего себя одним из лучших информаторов агентуры. С Косиро Иосинобу – известным также по прозвищу Кодай – Мияги был давно знаком благодаря своему соотечественнику с Окинавы, социалисту, учившемуся с Кодаем в Университете Мэйдзи. В студенчестве Кодай заигрывал с коммунизмом, а в 1936 году был призван в японскую армию и отслужил два года в Маньчжурии и Корее. В марте 1939 года, когда Мияги стал рассматривать его кандидатуру, Кодай уже вернулся в Токио, дослужившись до звания капрала в запасе, и работал в писчебумажном магазине[16]. “Если разразится война между Россией и Японией, это ляжет тяжким бременем не только на крестьян и трудящихся обеих стран, но и на весь японский народ, – сказал Мияги Кодаю во время их первой встречи. – Чтобы избежать подобной трагедии… я посылаю в Коминтерн различные сведения о ситуации в Японии”[17]. Разоблачив себя как агента-коммуниста, он пошел на большой риск, но добился желаемого результата: Кодай согласился добывать военную информацию у своих друзей. Капрал-идеалист даже отказался получать за это деньги.

Зорге был настолько заинтригован этим новобранцем, что по меньшей мере дважды лично встречался с ним в ресторанах Токио. Он даже телеграфировал биографию Кодая в Москву, где его кандидатуру одобрили, присвоив ему кодовое имя “Мики”[18]. Мияги настаивал, чтобы агент Мики вернулся к активной службе и получил место в мобилизационном отделе министерства обороны. Кодай вскоре стал ключевым источником информации в области организации и оснащения японской армии и предоставлял подробную информацию о переброске танков, самолетов и войск.

Анна Клаузен – пусть и нехотя – тоже заняла место в команде. Проведя несколько месяцев в ссылке в приволжских степях и в Москве под неприветливым