Ну, думаю, решайся, Савва, другого случая не представится. Помню, что от моста, влево, тропка вдоль берега есть, кустики. Собрал всю силу, да как двину усатого дохлятика по зубам, а второго тем же замахом — локтем в подбородок. Вылетел я из пролетки следом за конвоирами. Пока они на карачках ползали — в кусты и деру. Стреляли, да что толку. Ушел.

— А потом?

— До своих добрался, верховного правителя бил. Под Камышловом покалечило. Подлечился — к Студитову направили.

Услышав фамилию Студитова, к которому и он командирован, Савотин подошел ближе и тут среди окружавших рассказчика увидел товарища по работе в Вятском ревкоме.

— Савотин! Где тебя лихоманка носит? — воскликнул тот, протягивая руку, и, не дожидаясь ответа, кивнул на человека в кавалерийской шинели. — Знакомы?

— Нет.

— Это Савва Бархоленко. В милицию назначен. А ты куда?

— Еще не знаю.

— Так идем!

Растолкав толпу, вошли в кабинет заведующего отделом управления губернии Студитова.

— Не смотри, что в очках, любую работу потянет, — весело представил Савотина вятский знакомый низкорослому человеку в кожанке.

Студитов большеголов, лицо умное, губы розовые, припухлые.

Быстро перешли на ты. Большеголовый рассказал о себе, ловко вставляя вопросы, выпытывал все о жизни Петра Григорьевича.

Савотину тридцать пять лет, но выглядит старше. Родом из крестьян. Из села Шапово, Коломенского уезда. Отец, мечтая выбиться из нужды, перебрался в Москву, работал по найму в купеческих магазинах. Но длинного рубля так и не увидел. К винишку стал прикладываться. Поначалу с прибаутками: «Одно горлышко замочу, другое высушу», а потом уже и не до смеха — втянулся. Семья потеряла кормильца. Пришлось Петру впрягаться.

Был мальчиком на побегушках в обувном магазине, потом на кожевенный завод братьев Вахрушевых перебрался. В 1905 году сошелся с революционными рабочими, участвовал в забастовках. За это из стольного града вышибли без права жительства в Московской губернии. В 1909 году призвали служить царю-батюшке. В уланском Ольвиопольском его величества короля испанского Альфонса полку снова сошелся с социал-демократами, сам стал солдатам мозги проветривать. Дозналось начальство — отправило на год в дисциплинарный батальон. А потом...

Потом попал в окопы русско-германского фронта. Дважды был ранен, контужен, отравлен газами и, в конце концов, списан из армии подчистую. Работал в Перми на Мотовилихинском заводе. Там и в партию большевиков вступил. О худом здоровье пришлось забыть — дела революции этого требовали.

А сейчас вот ревком Вятской губернии направил сюда, в Екатеринбург.

Выслушав Савотина, Студитов сказал:

— Надо бы хоть из вежливости спросить, на какую работу метишь, да не хочу кривить душой. Без тебя тебя женили. Вместе с губкомом партии. Пойдешь начальником губернской милиции. Работа интересная, скучать не придется. Жулья — вдосталь, беспризорников — и того больше. Всякие Васьки Косые ночами ножичками пошаливают...

Заведующий отделом управления выбрался из-за стола, приоткрыл дверь, громко позвал:

— Савватей, зайди-ка на час.

Вошел тот рассказчик в кавалерийской шинели.

— Вот. Будет твоим помощником. Бархоленко его фамилия. Прошел огонь и медные трубы. Лихой рубака, родился, говорят, в седле. Если въедет к тебе в кабинет на коне — был с ним такой грех на фронте — сажай под арест без разговоров.

Бархоленко улыбнулся, на широком, гладко выбритом подбородке обозначилась ямка. Протянул Савотину руку.

— Вот и порядок, — обрадовался Студитов. — Начинайте.

— С чего начинать? — спросил Савотин.

— С пустого места — вот с чего. Разрабатывайте структуру милиции, штаты, людей подбирайте. Возможно, будут проситься старые полицейские чины или из сыскного — гоните к чертовой матери. В госпитали наведайтесь, агитируйте выздоравливающих красногвардейцев.

...Из губисполкома вышли вместе. На центральном проспекте, у «Колизея», толкались бледнолицые, изнуренные недоеданием беспризорники, приглядывая, что бы стянуть с возов, заполнивших площадь.

Бархоленко кивнул на них:

— Тоже наша забота?

— Наробраз подключим. Не пропадать же ребятишкам, — ответил Савотин, вспоминая встречу с такими же бездомными на привокзальной площади.

Губмилиция заняла бывший купеческий дом с парадным крыльцом в чугунных завитушках[12]. Крышу дома венчала башенка в виде кедровой шишки. Ранее назначенный начальник уездно-городской милиции, извещенный Студитовым, встретил начальство бодрым докладом и кипящим самоваром. Он успел навести здесь подобие какого-то порядка. За перегородкой дежурного, сидящего в обнимку с винтовкой, галдели задержанные спекулянты.

После беседы с начальником уездгормилиции Савотин и Бархоленко поднялись на второй этаж — «к себе», в кабинет с изразцовой печкой и тяжеловесной мебелью.

Бархоленко остановился на пороге, осмотрел помещение с веселым любопытством.

— А ведь тогда, в восемнадцатом, Петр Григорьевич, меня чуток не довезли досюда. Здесь контрразведка беляков помещалась.

...Семья Петра Григорьевича Савотина все еще оставалась в Вятке. Уезжая, обещал скоро вернуться и забрать к себе, но дела сразу же захватили его, и поездка все время откладывалась. Может, потому и о квартире не беспокоился — прижился в своем кабинете.

Нередко дежурный, приходя с утренним докладом, заставал Савотина спящим. Спал прямо за столом, уткнувшись лицом в бумаги. Дежурный осторожно снимал с него очки — не сломал бы, чего доброго, гасил лампу и бесшумно удалялся.

Савотин, недавний рабочий и солдат, закончивший лишь земскую школу, изнемогал от работы. Шутка ли — возглавлять милицию обширнейшей губернии!

В одной из докладных записок заведующему губернским отделом управления он писал:

«С освобождением Екатеринбургской губернии от колчаковщины организация советской рабоче-крестьянской милиции, не имея инструкций, циркулярных распоряжений и указаний из Центра, производилась по собственному почину».

В Екатеринбургскую губернию входили тогда Екатеринбургский, Шадринский, Камышловский, Троицкий, Верхотурский, Алапаевский, Тагильский и Надеждинский уезды. Исходя из этого административного деления, Савотин и разрабатывал штаты милиции. Он это делал в ночной тишине, при свете керосиновой лампы, а с утра, когда оживали улицы города, седлал своего пегого мерина и рыскал по организациям, госпиталям, воинским частям. Комплектуя подразделения милиции, он разыскивал нужных людей, уговаривал их. Золотых гор не обещал. Наоборот.

— Тебе не придется вдоволь спать, — говорил Савотин, — у тебя не будет доброй шинели, ходить, возможно, придется в лаптях. Зато я обещаю тебе вдоволь опасной и трудной работы, которая очень нужна Советской Республике.

— Но у меня еще раны не зажили, — слабо сопротивлялся какой-нибудь красноармеец.

— Голубчик, когда заживут, ты ведь опять убежишь на фронт. А пока не зажили — поработай у нас.

К концу 1919 года во всех уездах губернии были укомплектованы городские и волостные отделы советской рабоче-крестьянской милиции, а в начале 1920 года этим формированиям пришлось вступить в открытые схватки с