шумным детям так, словно они были невинными маленькими Буддами с пухлыми щечками. По правде говоря, он восхищался всем, что видел вокруг.

— Говорят, из-за этого призыва Будды к детям и прибытия князя Хино Симада похожа на лавку с нитками после землетрясения, — сказал паломник. Хансиро что-то буркнул в ответ.

Молодой паломник взял себе для дороги имя Путник. Лицо у него было худое, рот широкий, челюсть квадратная, а глаза узкие и черные. Нос с высокой переносицей имел отнюдь не крестьянский изгиб, хотя паломник выглядел очень простецки. На ногах он носил коричневые обмотки, а на руках коричневые же перчатки, доходившие до первых суставов мозолистых пальцев. Облаченный в одежду паломника и штаны из дешевой хлопчатобумажной ткани, голову и часть лица он прикрывал широкополой шляпой с небольшим ободком. На спине поскрипывал плетеный сундучок. Свой свиток паломника Путник свернул в трубку и аккуратно упрятал внутрь соломенной спальной циновки, чтобы защитить от дождя.

Этот деревенский парень оказался неисправимым оптимистом. Насколько Хансиро успел изучить его характер, Путник являлся образцовым представителем своего сословия. Он неустанно восхвалял упорную работу и другие, более благородные добродетели. Он был дружелюбным, серьезным, честным, веселым и искренним. Он был почти красив. Но Хансиро хотелось проткнуть его брюхо мечом и оставить корчиться в грязи.

В душе воина из Тосы сильные чувства были редкими и нежеланными гостями, а ревности он до сих пор не испытывал никогда. Хансиро решил вернуться к прежней невозмутимости и не обращать внимания на вульгарные прихоти княжны Асано, но все равно злился на самого себя. Вместо того чтобы спокойно продолжить путь, он проторчал полдня у доски объявлений в Окицу, пока получатель письма Кошечки не забрал его. Обнаружив, что княжна Асано завела любовную переписку с крестьянином, Хансиро едва не онемел от ярости. «Сердце — дикий жеребенок, никогда не ослабляй его поводья», — с горечью подумал он.

Путник оказался таким простым парнем, что Хансиро заподозрил его в хитрости: молодой крестьянин выглядел слишком по-деревенски, чтобы это могло сойти за правду. Возможно, он просто «устраивал кошачье представление» и притворился не тем, кем являлся на самом деле.

Хансиро предпочел бы поверить в хитрость. Он искал подтверждений тому, что Путник не влюбленный поклонник княжны, а участник заговора мстителей за князя Асано, и любовная переписка служит только прикрытием для передачи важных сведений.

Но Путник вел себя совсем не как заговорщик, а как человек, одуревший от любви. Про таких говорят: он похож на голубя, проглотившего трубку, из которой дети стреляют горохом.

На протяжении последних пяти ри пути Хансиро внимательно вслушивался в речь Путника, надеясь, что тот выдаст себя, но в говоре этого недотепы не звучало ни одной фальшивой ноты. Либо этот человек был выдающимся актером, либо действительно являлся тем, кем казался, — крестьянином из Кадзусы, который выращивает рис. И этот крестьянин получал любовные письма от самой прекрасной, грозной и опытной женщины, которую Хансиро когда-либо знал, — от женщины, называвшей себя «Плывущая водоросль».

— Я еще не успел потолковать с ней с глазу на глаз, но когда вновь увидел ее в Камбаре, она переоделась мальчиком. — Хуже всего было то, что Путник упорно возвращался к разговору о предмете своих чувств. — Она выглядит просто очаровательно. И очень образованная для человека своего сословия. Она пишет прекрасные стихи.

— Мм-гм, — Хансиро пришел в ужас от того, что стоит любому проходимцу чуть поощрить этого болвана, и он тут же прочтет ему любовные излияния княжны Асано.

Воин из Тосы вытянул из молодого крестьянина все нужные ему сведения и теперь собирался лишить себя его невыносимо приятного общества, а болтливый Путник уже успел сообщить Хансиро, что отправил свой ответ на последнее письмо «Плывущей водоросли» с почтовым гонцом в Мицуке, но, несмотря на это, крепко надеется нагнать там свою ненаглядную и наконец поговорить с ней. Этим и объяснялась его мальчишеская веселость.

— Кланяйтесь! Кланяйтесь! — кричал скороход в ливрее, который бежал по дороге, расталкивая толпу.

Хансиро услышал крики глашатаев князя Вакидзаки и увидел над раздвигавшейся толпой ритмично покачивавшиеся султаны из перьев. Начало процессии уже почти достигло того места, где стоял Хансиро, средняя ее часть тянулась по всему склону горы до самой вершины, а конец обвивался вокруг горного гребня и пропадал из виду. Пешеходы либо поспешно прятались в чайных домах, чтобы переждать, пока пройдет княжеский поезд, либо опускались на колени у обочины и кланялись так, что их головы касались земли.

Хансиро вздохнул. Неудивительно, что семья Токугава сумела сто лет продержаться у власти: ежегодные церемониальные поездки в Эдо опустошали сундуки провинциальных князей. А этот Вакидзака, когда отправлялся в путь, судя по всему, сам настоял на том, чтобы тащить за собой для всеобщего обозрения всех слуг, которых ему дозволено иметь, от главного советника до последнего носильщика сандалий и полировщика доспехов.

Хансиро не очень беспокоился о том, что такие траты разоряют напыщенных Вакидзак и увеличивают влияние ростовщиков. Его тревожило больше, что дорога Токайдо будет на много дней забита народом. Если он не станет держаться впереди Вакидзаки, то нигде не найдет ни постели, ни носильщика для переправы через реку, ни приличной еды. К счастью, обогнать весь этот люд труда не составляло: средняя скорость княжеских поездов составляла четыре-пять ри в день.

На Путника княжеская процессия произвела совсем другое впечатление: крестьянский парень почувствовал едва ли не религиозное почтение и страх перед рядами вьющихся под легким ветром знамен, украшенных гербом Вакидзаки. Он изумленно смотрел на передовой отряд охранников князя, одетых в одинаковые куртки-хакама и форменные безрукавки с большими плечами. За ними прошли воины с пиками и лучники, проехали конники на покрытых нарядными чепраками лошадях, потом потекли служащие, конюхи, домашние слуги в ливреях, носильщики сандалий и иные слуги всех родов и мастей.

Из-за гребня горы только-только показались покрытые лаком и завешенные колыхавшимися в воздухе кисейными занавесками паланкины дам. Рядом с ними шли, изящно вращая зонтиками, горничные и фрейлины благородных особ в ярких плащах и покрывалах. Княжеский обоз все еще находился за горой.

Процессия вступала в Марико молча, что лишь подчеркивало ее великолепие и торжественность. Глашатаи поворачивали в руках свои украшенные перьями длинные жезлы и встряхивали ими в ритм марша. Пехотинцы, шагавшие сзади них, одновременно вскидывали левые ноги чуть выше уровня поясницы, вытягивали правые руки, потом проделывали то же в зеркальном порядке. Казалось, что они не идут, а плывут по воздуху. Шляпы, зонты, знамена и пики с султанами из перьев покачивались в такт движениям марширующих.

Правительство, которое требовало ежегодных выездов от