продавцов лапши, чая и рисовых пирожков. Тоцука находилась на расстоянии четырнадцати ри от Эдо, и обычно путники проводили первую ночь именно здесь. Она была больше других деревень. Здесь имелось много гостиниц, закусочных и глухих улиц — а значит, и больше мест, где мог укрыться беглец.

Потом Хансиро прошел мимо улицы изготовителей коробочек для лекарств: в этот вечер ему не доставило бы удовольствия то беззаботное веселье, с которым дарила ему свои ласки хозяйка гостиницы «Бамбук». Он отстранил и служанок, бросавшихся к нему с просьбами насладиться гостеприимством их заведений.

Хансиро дошел до чайной лавки «Глициния» — большого здания с открытым фасадом, расположенного в менее многолюдной части города. Рисовые поля подступали почти к самым задворкам этого заведения. Чайная лавка и возвышавшаяся над ней гостиница стояли возле ручья с болотистыми берегами. Через ручей был переброшен деревянный мост, возле перил которого красовались каменный фонарь и гранитный столб. Столб отмечал поворот на юго-восток, к Камакуре.

В «Глицинии» цены были выше, чем желал бы Хансиро, но отсюда он мог наблюдать за перекрестком. Кроме того, здесь постоянно толклись пять или шесть слуг Киры, и Хансиро хотел быть поблизости, чтобы отбить у них Кошечку, если они обнаружат ее первыми.

Фасад и ближняя к ручью боковая стена чайного дома были открыты стихиям, но имели пазы для деревянных щитов, которыми закрывались на ночь. Вид на окрестности перечеркивался лишь двумя рядами столбов, поддерживавших второй этаж и нависавшую над первым этажом узкую крышу, которая укрывала посетителей от дождя.

В передней части чайного дома пол был земляной, чтобы спешащие по делам путники не тратили время на возню с обувью. Для них здесь стояли пять низких исцарапанных столов. На задней половине чайной пол был выше и застлан татами — она предназначалась для клиентов, имеющих свободное время и привыкших обедать в приличных условиях. В центре двора находился квадратный дымящийся остров — открытая кухня. Здесь жарилась треска, сбрызнутая соевым соусом, и кипел на медленном огне, издавая приятный запах, большой котел супа из красных бобов.

У плиты возился, обливаясь потом, низенький толстяк. Рукава его коричневой хлопчатобумажной куртки были закатаны до плеч, а воротник широко открыт. На голове повара сверкал белый платок, превращенный в шапочку. Толстяк завязал по узлу на каждом из четырех его концов. Он ритмично щелкал большим бумажным веером, закрывая и открывая его — раздувая пламя под рыбой. Одновременно повар встряхивал в большой сковороде лапшу над гудящим, выбрасывавшим вверх языки пламенем. Работая с таким напряжением, этот виртуоз успевал еще перебрасываться грубыми шутками с посетителями и подавальщицами еды. Шипение лапши и рыбы смешивалось с криками прислуги и гомоном гостей. Каждого уходящего клиента прислуга провожала возгласами: «Желаем счастья!», «До свидания!» и «Спасибо!».

Возле узких ворот, расположенных между дальней стеной здания и ограждавшим его бамбуковым забором, выстроились в ряд носильщики каго, ожидавшие очереди высадить своих седоков. Через эти ворота проникали в гостиницу путники, желавшие сохранить свой приезд в тайне. Они могли, оставаясь невидимыми со стороны дороги, выйти там из крытых носилок и через разбитый за забором сад проскользнуть в задние комнаты заведения. Но сегодня всех прибывающих проверяли двое полицейских.

Хансиро зачерпнул ковшом воды из стоявшего у колодца ведра и ополоснул рот и руки. Потом сел на небольшой помост, и одна из подавальщиц вымыла ему ноги. Но ароматы лапши и жареной рыбы не перебили запаха мертвечины.

Вдоль другой боковой стены чайной тянулась большая скамья, один конец которой выходил за карниз. Возле нее стояла служанка, которая, кланяясь и все время улыбаясь, приветствовала конных посетителей. В этот момент два важных торговца как раз использовали скамью по назначению — они спускались на нее с наемных лошадей, еле передвигая затекшие ноги, а почтовые слуги держали животных под уздцы.

Хансиро облюбовал себе местечко на широкой низкой скамейке и открытом углу чайной с хорошим двусторонним обзором. Он положил рядом короткий меч, сел, скрестив ноги, и угрожающе взглянул на торговцев, которые собирались присесть рядом с ним. Купцы поклонились, пробормотали извинения и отошли.

Они с большим трудом, кряхтя и охая, устроились в глубине чайной: жесткие седла наемных лошадок давали себя знать.

— Добро пожаловать, уважаемый гость! — прощебетала служанка обольстительным фальцетом, обычным в ее профессии.

Она поставила перед Хансиро столик-поднос с набором для чая, потом наполнила чашку душистым напитком цвета соломы.

— Что вам еще принести, ваша честь?

Хансиро что-то проворчал и просмотрел список предоставляемых здесь услуг, висевший над пылающей плитой.

— Сакэ, пожалуйста. И письменные принадлежности.

— Какое сакэ вам подать — за тридцать две медные монеты или за двадцать четыре?

— Смешайте их поровну.

У Хансиро не было никакого желания есть: приторный запах падали словно въелся в складки его одежды, осел в ноздрях, заполнил изнутри рот и гортань. Чтобы избавиться от этой вони, понадобится немало сакэ, которое не зря называют «горячей водой из источника потусторонней мудрости». Хансиро решил, когда догорят фонари на улицах и он не сможет вести наблюдение, принять ванну. Пусть служанки как следует разотрут его, пока он не станет краснее вареного рака, а потом надо будет просидеть в горячей воде весь час Собаки и выпарить из себя запах смерти и человеческой подлости.

Покинув храм, стоявший за переправой Кавасаки, Хансиро посвятил два дня безрезультатным расспросам. Он тайно обошел всю Тоцуку, не пропуская ни одного закоулка, услышал много вариантов рассказа о подвигах монаха с нагинатой, но никаких новых сведений так и не почерпнул.

Прошлой ночью ливень заставил искать укрытие даже тех путников, которые путешествовали «с травой вместо подушки», то есть спали под открытым небом прямо у дороги. Однако единственным местом, где нищим путникам предоставляли бесплатный ночлег, было помещение для паломников в маленьком храме, где, как говорили, происходят чудесные исцеления. Не желая лежать бок о бок с калеками, покрытыми вшами, Хансиро провел эту дождливую ночь на укрытой навесом поленнице дров за лавкой гончара. До сих пор ронин из Тосы тоже путешествовал с травой вместо подушки, и это становилось утомительным. Хансиро полностью созрел для того, чтобы истратить часть денег старой Кувшинной Рожи на хорошую ванну, чистую постель и комнату без соседей.

Вошел слуга с маленькой жаровней и подогревавшимся на ней чайником сакэ. Прежняя служанка принесла на подносе с длинными ручками принадлежности для курения и поставила перед Хансиро второй поднос, на котором лежали чернильный камень, чашка с водой, маленькая, плетенная из бамбука салфетка, в которую были завернуты две кисти, и несколько свернутых в трубку листов плотной, но гибкой бумаги.

— Хотите, чтобы я развела