Поэтому через несколько недель я уволился.

Ладно, ладно, меня уволили.

Я слишком боялся взять и уйти. Пройти весь этот долгий путь – учиться в лучшем университете, попасть на желанное собеседование, затем устроиться на еще более желанную работу в компании, за которую многие мои соученики отдали бы руку – пройти все это и уволиться означало разочаровать очень многих.

Поэтому я решил сделать то, что сделал бы на моем месте любой бесхребетный молодой человек двадцати двух лет. Я сделал так, что меня уволили. Меня стали часто ловить на том, что вместо работы я играл в компьютерные игры, и офис-менеджер был вынужден меня уволить. Как говорится, случается.

Я вернулся в университет и добрел до финишной черты. Я понятия не имел, что буду делать после выпуска и чувствовал себя дураком из-за того, что упустил такую возможность, как работу в Microsoft.

Как оказалось, это был наилучший выбор. Я не просто бросил работу (и карьеру). Я решил перестать следовать правилам жизни, которые мне навязывало общество.

Я пошел своим путем, отвергнув путь реалистичной и практичной работы, вовсе не потому, что считаю, что быть программистом – неправильно. Но и тогда, и сейчас я уверен, что неправильно заниматься тем, к чему у вас нет страсти, только потому, что так надо или так положено.

Многие из нас так живут. Согласно опросу Gallup, в котором участвовали более 150 000 американцев, 70 % сказали, что их работа им неинтересна. Если учесть, сколько времени мы посвящаем работе, это означает, что мы рискуем жить, не ощущая интереса к жизни. Неверны не только наши представления о работе. Задумайтесь над этой статистикой:

• от 40 до 50 % браков в США распадаются;

• опрос Harris показал, что только 33 % американцев считают себя «очень счастливыми»;

• согласно CNBC, Благотворительный фонд Пью провел исследование долгов, которое показало, что 8 из 10 американцев находятся в долгах, в основном из-за ипотеки;

• согласно данным Центра по контролю и профилактике заболеваний, более трети американцев страдают от лишнего веса.

То есть и карьера, и личная жизнь, и счастье, и финансы, и здоровье – все это находится в неудовлетворительном состоянии. Как же мы сюда попали и как теперь выбраться?

Причины этому разные и их много. Но я считаю, что есть одна главная причина: это засилье правил, – правил, которые говорят, что мы «должны» жить так, потому что так живут все остальные.

Я должен устроиться на эту работу.

Я должен встречаться/вступить в брак с таким человеком.

Я должен поступить в этот университет.

Я должен выбрать эту специализацию.

Я должен жить в городе.

Вот так я должен выглядеть.

Вот так я должен чувствовать.

Не поймите меня неправильно. Иногда людям, чтобы свести концы с концами, приходится устраиваться на работу, которая им не нравится. Иногда приходится жить там, где не нравится, потому что невозможно позволить себе что-то лучше или из-за семейных обстоятельств.

Но есть огромная разница между жизненной необходимостью и слепым принятием сложившихся правил. Важно знать, каким правилам следовать, а какие – нарушать.

Чтобы это понять, сначала нужно осознать, почему правила вообще существуют.

Да кто вообще создал правила современного мира? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вернуться в начало истории человечества.

Юваль Ной Харари, профессор истории, в своей потрясающей книге «Sapiens» выдвинул предположение, что в некой точке исторического развития на Земле могло жить до шести разных представителей рода Homo. Мы, то есть человек разумный (Homo sapiens), а также человек неандертальский (Homo neanderthalensis), солойский человек (Homo soloensis), человек прямоходящий (Homo erectus) и другие.

Со временем все остальные вымерли, a Homo sapiens стал нашим предком.

Почему выжили Homo sapiens?

Харари считает, что это произошло благодаря речи и потому, что она была устроена сложней, чем у других. Ученые, которые изучают обезьян, обнаружили, что те могут предупреждать сородичей об опасности и говорят они примерно так: «Осторожно! Тигр!»

Но наши далекие предки были умней. Они могли сказать: «Этим утром у реки был тигр, так что давайте подождем тут. Он уйдет на охоту, вот тогда сходим туда и поедим».

Наши предки научились эффективно использовать речь, чтобы передавать необходимую для выживания информацию. Используя речь, мы собираемся в группы и делимся новостями об опасностях или благоприятных возможностях. Мы умеем создавать и передавать навыки и привычки: сообщать не только о том, что на берегу реки растут ягоды, но и как собирать их, готовить и запасать, и даже кому положен первый и лучший кусок. При помощи речи мы сохраняем знания и передаем их от человека к человеку, от родителей к детям, из поколения в поколение.

Новым поколениям не нужно заново изобретать колесо, и это достижение невозможно переоценить. Благодаря речи жизнь на каждом своем уровне прекрасна и сложна.

Самый большой плюс речи в том, что с ее помощью наш разум может создавать целые миры. Мы создаем то, что существует только как «понимание» в голове, а не на физическом уровне: вступаем в союзы, образуем группы и разрабатываем правила для взаимодействия как в группе, так и между группами. Речь дает возможность созидать культуры, мифологии, религии – а затем заставляет нас сражаться за культуру, мифологию, религию.

Все это стало возможным благодаря нашему мышлению и способности использовать речь, чтобы делиться знаниями, – и это воистину революционные перемены! Харари так и назвал это явление: когнитивная революция.

Если вы не верите, насколько сильно речь определяет нас и наш мир, давайте взглянем на несколько интересных исследований.

Существовал ли в древности синий цвет? Согласно подкасту Radiolab «Разве небо не синее?», как сообщил Business Insider, в древние времена во многих языках не было слова, обозначающего синий цвет, – «ни в греческом, ни в китайском, ни в японском, ни на иврите». В «Одиссее» Гомера небо не названо синим ни разу, а Эгейское море названо «темным, как вино». Синий цвет не появляется ни в каких других древних произведениях, сколь бы богаты на описания они ни были.

Отсюда вопрос: если нельзя назвать это словом, можно ли это видеть?

Ученый Джулия Давидофф изучала этот вопрос в Намибии, на примере племени химба. У химба есть много разных слов для обозначения зеленого цвета, но ни одного – для синего.