когда-то давно я бегала по этой дорожке, но тогда она была совсем новой, а сейчас её покрывали выбоенки и трещины, в которые забивается пыль, как бы тщательно служанки не подметали их. От этого становилось одновременно и грустно, и радостно.

Я чувствовала, что вернулась туда, куда стремилась всем своим существом. И от любви щемящей нежности моё сердце готово было взорваться.

Только было ли это моими чувствами?

Нет.

Я — душа чужого мира. Мне здесь неплохо. Лучше, чем дома. Но я ничего не чувствую ни к Золотому Городу, ни к этому миру, а золотистые камни были для меня всего лишь камнями.

Ну, здравствуй, ребёнок-лисёнок. Это же ты наполнен любовью ко всему здесь настолько, что это чувствую даже я? Еще размером с горошинку, а уже показываешь характер.

И вдруг услышала тихие всхлипывания. Подошла ближе и под кустом увидела девчонку лет пятнадцати. Мелкую. Худенькую. С зарёванной мордашкой. Волосы растрёпаны. На щеке желто-фиолетовый синяк. А платье всё в пыли.

— Что случилось? — спрашиваю тихо. — Тебя кто-то обидел?

Служанка вздрогнула, а потом протараторила:

— Я не брала те шелковые нити. Богиней клянусь. И не знаю, как они оказались в моих вещах. Но управляющая мне не поверила. Она решила, что я воровка. Велела сломать мне все пальцы и продать в дом удовольствий. Чтобы возместить убытки.

— Суровые нравы, — произношу в ошеломлении.

— А я вышивальщица. Убить было бы милосерднее. Но я сама. Лучше уж так. — Девчонка подскочила на ноги, явно что-то для себя решив.

— Стоять! — гаркнула я, хватая мелкую за подол. На всякий случай. Не хватало ее ещё из окрестного пруда вытаскивать. Я плавать не умею, да и в моём положении такое вряд ли полезно будет. — И что же, за тебя никто не вступился?

— Госпожа, да кто же меня — бедную сироту слушать будет? — снова всхлипнула служанка.

— А если я послушаю и поверю? И тебя не накажут.

— Я за вас всю жизнь Алой Богине молиться буду, госпожа.

— Молитвы — то хорошо, но мало. Мне нужно, чтобы ты стала моей самой преданной служанкой в Золотом Городе.

— С радость, госпожа. Но не положено же. Я из самых простых дворцовых слуг. Меня сюда отец продал. Поэтому мне пять лет не положено никакое жалование. А служат наложницам лишь девушки из самых уважаемых семей.

— Как тебя зовут, девочка?

— Ая, госпожа.

— Ая, скажи, — я постаралась говорить тихо и ласково. — Что ты сделаешь, если к тебе подойдёт кто-то из слуг других наложниц, даст очень много денег, а взамен попросит навредить мне или моему ребёнку?

— Откажусь! И пусть хоть на месте убьют.

— И что за дикая тяга к смерти? — усмехнулась я. — Деньги надо взять. Наобещать всё, что они хотят услышать. И бежать ко мне быстрее ветра, чтобы о случившемся рассказать. Понятно?

— Да, госпожа. Я вас никогда не посмею ослушаться.

— Ты же в швейной мастерской сейчас служишь? Пойдём. Там молчишь. Киваешь, что бы я не сказала. Глаза в пол. Даже намёка на удивление не выказываешь.

А через четверть часа мы стояли у ворот мастерской. К нам на встречу тотчас же выскочила управляющая с парой помощниц. А молоденькие швеи облепили окна в надежде разузнать, что происходит.

— Я забираю эту служанку, — говорю, не утруждая себя даже приветствием.

— Это никак невозможно, госпожа. Она воровка и должна понести наказание.

Я про себя хмыкнула. Как знала, что без скандала уйти не удастся. Нравы здесь такие. И не только среди наложниц.

— Ты смеёшься перечить? — в моём голосе слышится лишь высокомерное удивление, будто со мной вдруг заговорила букашка.

— Я лишь следую правилам, госпожа, — сухо произнесла женщина. — Прошу не гневаться.

— Императрицей себя возомнила? Кто ты такая, чтобы указывать мне?

— Я лишь хочу защитить госпожу от этой воровки и обманщицы.

— Но если настаиваешь, то мы идём к старшей управляющей. Все присутствующие, за мной. Это приказ.

Синьян вряд ли была рада снова меня видеть так скоро. Но бесстрастное выражение лица удержала. Пока ей в ноги не бросилась управляющая швейной мастерской и с подвываниями не начала просить заступиться за нее. Впрочем, правая рука Императрицы повелительным жестом заставила её умолкнуть и почтительно обратилась ко мне:

— Госпожа, эта недостойная служанка вызвала ваше недовольство?

— Да. Но я должна быть справедливой. Прошу, помогите мне разобраться. Дерзость это или проявление преданности? Я сегодня отправилась в храм, чтобы помолиться богине о благополучной беременности и лёгких родах. По пути в мой дворец решила пройти по мосту через озеро. Но на солнце почувствовала слабость и едва не упала в воду. Эта девушка, — указываю на Аю, которая, кажется, забыла, как дышать. — Помогла мне. Она увидела, что мне стало плохо и отвела в тень.

— У этой девки были недостойные намерения, — тут же влезла со своим комментарием управляющая швейной мастерской.

— Разве это не дерзость — столь бесцеремонно влезать в наш разговор? — спросила я ни к кому конкретно не обращаясь. — Как смеет она прерывать меня?

Синьян зло зыркнула на подчинённую и холодно процедила сквозь зубы:

— Молчать, когда говорит госпожа. Пять ударов розгами за то, что посмела проявить неуважение к наложнице Императора, — и уже очень мягко обращаясь ко мне. — Госпожа Мейлин, простите за то, что я недостаточно хорошо справляюсь со своей работой и не смогла воспитать в этой служанке должную почтительность.

Мне же ничего не оставалось, кроме, как кивнуть и продолжать разыгрывать мой маленький спектакль:

— Я поблагодарила эту девушку за то, что она мне помогла. Ведь, если бы я упала в пруд… было бы плохо. Она помогла нам избежать большой беды.

— А где в это время были ваши служанки, госпожа? — задала странный вопрос Синьян. Можно подумать, она, когда сопровождала меня во дворец, не заметила их отсутствие. У моих служанок всегда слишком много дел, никак не связанных с тем, что они, действительно, должна делать.

— А вот поэтому я и захотела, чтобы Ая теперь прислуживала мне. Она мне понравилась.

— Госпожа Мейлин, позвольте мне теперь выслушать Кину.

Но дозволения ждать никто не стал.

— Ту ничтожную служанку, — Громко заговорила управляющая швейной мастерской. — Поймали на краже. У нас пропало десять