— Я достаточно настрадалась, — кричу я, оглядываясь по сторонам, чтобы увидеть множество ненавидящих глаз, устремленных на меня. На толпу хихикающих детей. На моих судей и присяжных. — Мой брат отбывает наказание, и я тоже.

— А как же та девушка, которую он зарезал? А парень, с которым она трахалась? — кричит кто-то из толпы. — Они в земле, а ты гуляешь на свободе.

— Я ничего не сделала.

— Ты дышишь моим воздухом, и мне это чертовски не нравится. — Хит подходит к столику позади нас и хватает со скамейки мой рюкзак. Пихает его в меня. — Не забудь свою сумку с каракулями.

Мои щеки пылают огнем триллиона солнц, а кислород перекрывается из-за нарастающей панической атаки. Все вокруг хихикают и показывают пальцами. Хит ухмыляется и взмахивает рукой в воздухе, как бы прогоняя меня.

Я разворачиваюсь и выхожу из кафетерия. Из школы. От всего.

Ноги сами несут меня через главные двери и на свежий воздух. Солнечный свет падает на меня, не способствуя улучшению настроения. Мне следовало пойти кататься на тюбингах.

Я едва успеваю пересечь поле, как слышу позади себя шаги. Возможно, это Хит, Энди или безымянная девушка пришли, чтобы избавить меня от страданий.

И какая-то безнадежная, измученная часть меня может просто позволить им это сделать. Интересно, буду ли я вообще сопротивляться?

— Элла! Подожди.

Мой желудок подпрыгивает.

Макс.

По какой-то причине звук его голоса злит меня. Он преследует меня, вместо того чтобы прогнать, и в этом нет никакого смысла. Резко поворачиваюсь к нему лицом, слезы текут по моим щекам, несмотря на то что я старательно пытаюсь их сдержать.

— Что? — рявкаю я на него.

В моем голосе звучит ярость. Макс не заслуживает моего гнева, но и я не заслужила того, чтобы потерять все за несколько дней до своего шестнадцатилетия. Ничто не бывает справедливым, потому что в этом мире нет справедливости. Это иллюзия. Нам внушают, что существует порядок, баланс, но жизнь раз за разом показывает, что так не бывает.

Макс останавливается рядом со мной, выглядя уязвленным.

— Ого. Что случилось?

Я прищуриваю глаза.

— Не думала, что здесь есть место для интерпретации.

— Я выходил из библиотеки и увидел, как ты бежишь по коридору.

— Что ж, жаль слышать, что ты пропустил развлечение. Уверена, что скоро получишь краткий пересказ. Более того, я уверена, что кто-то заснял на видео, и ты сможешь увидеть все воочию. Возможно, где-нибудь на рекламном щите.

Парень качает головой.

— Тебя кто-то обидел?

Я сглатываю и поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Неважно. Мне нужно идти.

— Элла.

— Оставь меня в покое, Макс. Я не хочу быть твоим другом. Не хочу, чтобы ты меня спасал. Просто держись от меня подальше, пока я не запятнала твою драгоценную репутацию.

Парень преграждает мне путь, прежде чем я успеваю сделать три шага.

— Думаешь, мне есть дело до моей репутации?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю, мне все равно. Честно говоря, я не хочу ничего о тебе знать. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. — У меня сжимается в груди. Я не уверена, что действительно имею это в виду, но так будет лучше. Макс — хороший человек, и ему не нужно, чтобы его ассоциировали со школьным отбросом.

Он застывает передо мной, засунув руки в карманы. Смотрит на свои ботинки, прежде чем поднять глаза на меня.

— Ты не заслуживаешь того, что там произошло.

— Это не значит, что этого не было. И твоя жалость ничего не изменит.

— Это не жалость, — говорит он. — Я просто пытаюсь снова стать твоим другом. Может, мне перестать пытаться?

Я пользуюсь моментом, чтобы изучить его лицо. Его льдисто-голубые глаза, которые почему-то кажутся теплыми. Его каштановые волосы, которые выглядят такими же мягкими, как и его выражение лица. Я моргаю. Макс говорит искренне, и это понятие чуждо мне. Бринн тоже хочет быть моим другом, но я сомневаюсь, серьезно ли она это говорит. Интересно, сможет ли она выдержать все, что связано со мной. Держу пари, она бы струсила под давлением, под сплетнями, под ухмылками и косыми взглядами. Наверняка Макс тоже.

Я отворачиваюсь, фыркаю, смахивая предательские слезы, увлажнившие мои щеки.

— Помнишь того брата, о котором я тебе рассказывала? Тот который писал мне письма? — спрашиваю я его. — Это Джона Санбери. Тот самый осужденный убийца, сидящий в камере смертников.

— Я знаю, — отвечает Макс. — Я видел часть судебного процесса по телевизору.

Сжав пальцы в кулаки, я снова встречаюсь с ним взглядом.

— Уверена, что так и было. Но позволь мне рассказать об этом с моей точки зрения. С точки зрения его убитой горем младшей сестры.

Он замолкает, облизывает губы и отвечает небольшим кивком.

— Джона влюбился в прекрасную девушку по имени Эрин. Она была общительной и жизнерадостной, всегда была добра ко мне. Относилась ко мне как к сестре, потому что была единственным ребенком. Она была дочерью знаменитого актера Питера Кингстона. Уверена, ты видел его в боевиках. Эрин была его драгоценной девочкой. Начинающая актриса, готовая к звездной славе. У их семьи была слава, богатство, все, что только можно пожелать. — Я сглатываю, переводя дыхание. — У нас тоже были деньги. Мать владела конным ранчо на окраине Нэшвилла под названием «Санбери Фармс». Эрин брала уроки верховой езды, и так она познакомилась с Джоной. Как говорится, это была любовь с первого взгляда. — Мои слова пропитаны горечью. Ненавижу эту фразу, это полная чушь. — В общем, не буду рассказывать тебе все подробности, но их роман обернулся трагедией, когда, предположительно, Джона застал ее за изменой с одним из ее коллег-актеров в каком-то шоу. Тайлер Мак. Звучит как фильм сам по себе, да?

У него перехватывает горло, когда он смотрит на меня, ловя каждое слово.

— Элла…

— Они говорят, что он хладнокровно убил их, Макс. Согласно уликам, мой милый, любящий братец, блядь, сорвался. И это был не внезапный срыв, это был недельный смертельный срыв. Они называют это «преднамеренным убийством». Он взял дробовик из сейфа нашей матери. Преследовал ее несколько дней, выломал ее дверь в многоэтажном кондоминиуме и выстрелил ей в лицо. Затем выстрелил Тайлеру в затылок, когда тот пытался сделать искусственное дыхание тому, что осталось от ее рта. А потом выстрелил в них обоих еще раз, просто чтобы убедиться, что они мертвы…

Наконец я захлопываю рот, не желая больше ничего говорить. Он все понимает. Я обрисовала все достаточно хорошо, и, по правде говоря, нет ни палитры, ни цветовой гаммы, ни инструментов, ни холста, которые могли