Княгиня Эльга от своей челяди слышала, что вчера на Олеговой могиле вопрошали богов. Рано утром она послала за Торлейвом, желая узнать, что там произошло, а выслушав его, послала и за Прияной. Теперь полотно, по которому вчера бегал черный безголовый петух, было расстелено от двери к дальней стене избы, а Эльга, Мистина, Прияна, Агнер и Торлейв ходили вдоль него, разглядывая пятна и обсуждая их вероятные значения.

– Вот это глаз. – Прияна указала на то пятно, что разглядела еще вчера. – А глаз – это Один. Я хотела знать, по чьей воле все это случилось – вот ответ. Кто как не Один любит вносить раздор между родичами? Этот проклятый золотой меч – знак его благоволения. Мало кому оно приносило счастье, но все только к нему и стремятся! Думают, что уж они-то сумеют проскочить между даром и расплатой и выйдут сухими из воды, но Один таких умных уже видел… Вот это – чаша. Мы сперва подумали, что это рот, а рот может означать и Локи, и Одина – руна Ансуз. Но видите эти капли над чашей? Это капает яд. Это – наказание Локи. И она, Рагнора, сказала о чаше, которую жене Локи придется над ним держать, и что… – голос Прияны упал, – что она видит перед собой эту жену. Видела она меня. А значит, в этом деле Святослав – Локи. И вот – стрела! – Прияна показала на еще один знак. – Агнер говорит, что это Одиново копье, но я знаю: это стрела. А стрела – это омела. Это убийство Бальдра. Кто был Бальдром, незачем называть. Кто был Локи – тоже ясно. Но кто тогда был Хёдом? Игмор?

– Выходит, что он. И вот это, – Мистина показал на пятно-череп, – и есть то, к чему они придут.

– Рагнора сказала, что Локи избежал наказания, потому что подставил вместо себя другую жертву, то есть Хёда. И тем выиграл для себя время. Она посоветовала мне поступить так же. Это значит… – Прияна посмотрела на Мистину, потом на Эльгу, – если месть падет на Игмора, Святослав сумеет ее избежать. Он ведь и правда не виноват в этом напрямую! – Умоляюще стиснув руки, она подалась к Мистине. – Свенельдич! Я понимаю – Улеб был твоим сыном, ты должен за него мстить. Мне и самой его очень жаль. Он был хороший человек. Когда я его видела в последний раз – той осенью, когда он ехал отсюда на север, – он радовался за меня, что мой муж цел и невредим! Радовался за меня, хотя ему самому и его матери это принесло одно горе и изгнание! Он не заслуживал такой смерти! Но Святослав и правда не знал. Он говорил мне, давал слово, что знал об этом заранее не больше нас здесь. Он даже не подумал… Когда твой брат приехал к нему и рассказал, что Улеб убит, он подумал, что это какие-то местные раздоры. Ему на ум не взошло, что виновны могут быть его люди! Он никогда не приказал бы такого. Игмор придумал это сам. Он и должен отвечать. И если я хочу сохранить мужа, сохранить отца моего сына – а я хочу! – я помогла бы… – она взглянула на Мистину, – помогла бы тебе найти Игмора, если бы сумела. Давай договоримся так. Я помогу тебе найти Игмора, сколько это будет в моих силах, а ты… пообещаешь удовлетвориться им и не искать других виновных.

Не отвечая, Мистина перевел взгляд на Эльгу. Она сидела на скамье у дальнего края полотна, и кровавая дорожка черного петуха начиналась от ее ног. Смерть Улеба состарила княгиню на несколько лет. Она горевала по сестричу, но не могла желать наказания виновных, думая, что главный из них – ее родной единственный сын. Она не могла одобрить отказ Святослава от этой мести и в глубине души холодела от ужаса, что главным-то виновным окажется ее сын. И что он знает об этом, потому и отказывается. Любой исход нес позор и несчастье.

Но она была не просто матерью, но и княгиней. Христиане оставляют месть за причиненное им зло в руках бога. Приверженцы старых богов берут ее на себя: неотомщенное убийство не позволяет убитому вернуться в мир живых, заново родившись, и тем причиняет ущерб роду, ослабляет его и кровь, и удачу. Ей предстояло решить: кто должен нести наказание за смерть Улеба, первенца, любимого сына ее сестры? Первенца ее мужа – князя русского Ингвара. Братоубийства никакие боги не прощают, и если виновен Святослав, спасать его от наказания – значит губить род. А с Ингваровым родом связана сила и удача всей руси, всей земли Русской. Но и он же сейчас был ее главной опорой и надеждой! Смешение провинностей и угроз было так велико, что Эльга терялась, не видя истины.

И вот боги через Прияну предлагали им выход. Взяв на себя дело Хёда в убийстве Бальдра, Игмор тем самым предложил самого себя в искупительную жертву. Едва ли он понимал это до того, как злое дело свершилось. Игмор был не из тех, кто любит размышлять о путях богов или хотя бы задумывается о своих собственных. Для него смысл в жизни был один – преданность вождю, он и себя считал кем-то вроде его названного побочного брата. И раз уж ради блага Святослава он решился пролить кровь Улеба, ради того же блага ему придется пролить и свою.

– Ну что же? – Эльга вздохнула. – Так будет лучше для всех. Ты, Свенельдич, получишь месть, я сохраню сына, а Прияна – мужа. А мои внуки – отца.

– Ему не следует знать, о чем мы договорились. – Мистина предостерегающе взглянул на Прияну.

Она отвела глаза. Кому, как не ей, было знать, до чего Святослав не любит Мистину. Да и Мистина его. Но Мистина все эти тринадцать лет уклонялся от столкновений, чтобы не причинить боль Эльге, а у Святослава не было этой причины сдерживаться. И вот она, водимая жена Святослава, по доброй воле переходит в стан его недругов… И пусть Мистина не желает ему гибели, его успех будет большим несчастьем для Святослава.

Но все-таки меньшим, чем если за убийство брата придется платить самому. Пока никто не понес наказания за это убийство, оно может пасть на любого из виновных – или на всех. Имея на руках шестилетнего сына, Прияна знала: те восемь или девять лет, которые Рагнора пообещала, жизненно важны для нее самой