когда я кричала и пыталась помочь ему. Они унесли меня, бросили в кузов грузовика и привезли сюда, где я беспокоюсь о том, что могло случиться с моим отцом.

Такому человеку, как папа, не следует знать таких людей.

Он уважаемый внештатный инженер-программист со своим собственным бизнесом. В основном он работает на правительство. Папа настолько приземленный, насколько это возможно. Он читает газету каждое утро и New Scientist в обеденное время. У него одно и то же меню на ужин каждую неделю, а заканчивает он свой вечер просмотром эпизода Star Trek. В остальное время он посвящает компьютерам.

Папа никогда ничего не говорил мне о долгах. Ни черта.

Но зачем ему это, Люсия?

Я последний человек, которому он мог бы такое сказать. Он всегда обо мне заботится.

Если бы не он, я бы умерла. Я бы нашла способ покончить с собой, либо с помощью тяжелых наркотиков, которые я принимала, либо какими-то другими способами.

Шаги раздаются эхом за металлической дверью моей тюрьмы. Когда щелкает замок и дверь распахивается, яркий ослепительный свет пробивается сквозь нее вместе с человеком, который избил папу. Это первый раз, когда я его вижу с тех пор, как я здесь.

Я окрестила его Зверем за его размеры и хриплый голос.

Когда я выпрямляюсь, на его лице появляется улыбка.

— Привет, дорогая, — говорит он насмешливым голосом.

— Где мой отец? Ты его обидел? — Это все, что я хочу знать.

Он смеется. — Я выведу тебя на улицу, чтобы немного поболтать.

— Расскажи мне, что ты сделал!

Он мчится ко мне так быстро, что я едва замечаю, как он двигается. Он хватает меня за плечи и швыряет меня в стену так сильно, что звезды застилают мне глаза.

— Послушай меня, девочка, ты не в том положении, чтобы предъявлять требования, — рычит он. — Я бы трахнул тебя всеми шестью способами до воскресенья, либо уже убил бы тебя, если бы не возможность, которая только что свалилась мне в руки. Возможность, которой ты поможешь, если хочешь увидеть еще один восход солнца.

Меня так трясет, что я едва понимаю его слова.

Возможность?

Что это? Чем я могу помочь?

Он отпускает меня и делает шаг назад.

— Какая у меня возможность? — заикаюсь я полушепотом.

— Скоро ты все узнаешь.

Схватив меня за руку, он выталкивает меня из темницы, и мы выходим в коридор, где впереди ждут мужчины с направленными на меня пулеметами. Как будто я настолько глупа, чтобы попытаться сбежать.

Я знаю, что ни черта не могу сделать.

Мне двадцать пять лет, я уже давно перестала быть девчонкой, но из-за этого я чувствую себя всего лишь ребенком.

Мы заходим в металлическую кабину лифта, и когда мы поднимаемся и выходим на яркий солнечный свет, я понимаю, что, должно быть, оказалась глубже под землей, чем думала.

Двери открываются в комнату с раздвижной стеклянной дверью, открывающей вид на сад, который выглядит так, будто его выдернули из книги Алиса в стране чудес. Прекрасные красные розы покрывают каждое дерево, а каменные арки такие декоративные и гостеприимные.

Это зрелище не может быть более неуместным в ситуации, в которой я нахожусь.

Где я, черт возьми?

Когда мы выходим наружу, меня ведут во двор, и меня встречает фонтан с захватывающей дух статуей женщины в центре. Я обращаю внимание на золотую табличку у основания. На ней написано: Валентина.

Когда меня подталкивают вперед, мой взгляд останавливается на элегантно выглядящем мужчине с белыми волосами и длинной бородой. Он сидит за маленьким садовым столиком впереди, а перед ним стоит богато украшенный чайник. И снова мне вспоминается Алиса в стране чудес. Я просто не знаю, какой он персонаж в этой извращенной до чертиков интерпретации.

Когда мы подходим ближе, я замечаю, что он тоже южноамериканец. По морщинам на его лице я даю ему лет семьдесят, но он выглядит крепким.

В его присутствии чувствуется некая властность, которая заставляет меня думать, что он главный. Так что это он, перед кем папа в долгу. А не Зверь.

Мужчина улыбается мне, когда мы приближаемся, но я просто смотрю в ответ, чувствуя, что он больше, чем то, что я вижу. Он кажется респектабельным дедушкой, но в его бесконечном взгляде таится тьма, которая пугает меня.

Когда он говорит мне сесть на португальском, у меня складывается впечатление по его тону, что он знает обо мне. Больше, чем предполагая, что я говорю на этом языке, потому что мой отец из Португалии.

Я сажусь, делаю, как мне говорят. Но ничего не могу с собой поделать. Мне отчаянно хочется узнать, жив ли еще папа. Поэтому я набираюсь смелости задать вопрос.

— Пожалуйста, можете ли вы сказать мне, жив ли мой отец? — Я говорю с ним по-английски, потому что мои многоязычные навыки дороги мне. Эти навыки — все, что у меня осталось от человека, которым я была до того, как жизнь превратилась в ад.

Я не поделюсь этой частью себя с этим мужчиной.

Когда он отвечает с болезненной улыбкой, я понимаю, что мое предположение о нем было верным. Злой блеск в его угольных глазах намекает, что я могу сидеть в нескольких дюймах от дьявола.

— Твой отец жив. На данный момент, — говорит он с сильным акцентом.

Я почти, почти вздыхаю с облегчением, но сдерживаюсь. Я рада, что сделала это, потому что не прошло и вздоха, как он вытаскивает телефон из кармана куртки и показывает мне фотографию моего отца, прикованного к стене и всего в крови. Папу так сильно избили, что я могу различить его только по глазам.

Мои руки взлетают ко рту, и слезы текут по моим щекам.

Наслаждаясь моим трепетом, дьявол передо мной улыбается. — Твой отец рассказал тебе, что он сделал?

— Нет, — выдавливаю я. — Я просто знаю, что он должен денег.

— Он должен мне три миллиона долларов.

— Три миллиона долларов! — У меня отвисает челюсть.

— Да, дорогая.

Какого хрена? Как папа мог быть ему должен столько денег? Господи Иисусе!

— Как?

— Все началось с того, что твой бедный отец занял денег, чтобы оплатить счет за реабилитацию своей дорогой дочери. — Его улыбка становится шире.

— О Боже, — хрипло говорю я.

Папа занял для меня денег.

Я была в реабилитационном центре больше года. За все платил папа. Думал ли я, что деньги растут на деревьях?

— Затем он занял еще денег, чтобы попытаться спасти свою жену, когда страховая компания перестала покрывать ее лечение. Я был так щедр к нему. —